Алексей Князев - Это было жаркое, жаркое лето

Просто не хотелось ему в данный момент заниматься подобными вещами, да собственно и вообще никакими. Кстати, делу это пойдет только на пользу пусть этот самый Романов пока понервничает. В дальнейшем, когда в нем возникнет нужда, парень будет значительно покладистей, в чем бы эта нужда не проявилась...

- Танечка, скажи, что я сам ему перезвоню. Когда - не уточнять. Просто пусть ждет. А ты, пожалуйста, зайди ко мне.

Через минуту в дверях кабинета Мышастого появилась стройная фигура улыбающейся Татьяны.

- Все хорошеешь? - нарочито ворчливо поинтересовался хозяин, прекрасно понимая, что его секретарша, проработав с ним вот уже два года, отлично научилась разбираться во всех оттенках голоса своего шефа, а соответственно - имеет ясное представление о цели его вызова. Так неожиданно ее бархатный голосок породил некую интересную цепочку, которая, как он надеялся, весьма скоро приведет его к состоянию, которое неминуемо развеет одолевавшую сегодня скуку.

- А что, Антон Алексеевич, я слышала, будто у вас со стола упала ручка? - Татьянины щечки очаровательно зарделись.

Хотя Мышастый и подозревал, что краску на лице Таня каким-то неведомым образом, подобно профессиональным актерам умела вызывать искусственно, эта небольшая деталь неизменно подхлестывала в нем нарастающее возбуждение. Он почувствовал, что желание окрепло, в паху запульсировало уже совсем отчетливо.

- Да Танечка, ты не ошиблась, - проворковал он на манер токующего глухаря, - ну и слух же у тебя, девочка.

"Падение ручки со стола" какое-то время являлась самой любимой его игрой. Повторяясь, она, конечно, несколько приелась, но по-прежнему продолжала доставлять нехитрые радости психофизической разгрузки. Как порой случается, игра эта зародилась совершенно случайно, неким экспромтом, и как предполагал Мышастый, явилась озарением, ниспосланным ему свыше.

Как-то раз, когда секретарша сидела напротив, записывая его инструкции в своей папке с кожаной обложкой, со стола упала авторучка и, как ему показалось по звуку, откатилась в сторону Татьяны. Тогда он, никогда не причислявший себя к хамам, в весьма вежливой форме попросил ее поднять ручку и передать ему. Татьяна отложила папку и опустившись на колени, полезла под массивный дубовый стол, подобно массивному же фаллосу являвшийся предметом законной гордости хозяина кабинета. Через некоторое время Мышастый, сочтя, что пауза несколько затянулась, с легким нетерпением, несущим уже оттенок раздражения, заглянул под стол поинтересоватья - неужели эту самую ручку необходимо так долго искать. Стоило ему это сделать, готовая вырваться нетерпеливая фраза застряла у него в горле. Он увидел свою секретаршу, обшаривающую ковролиновое покрытие пола в весьма неподобающей для деловой обстановки позе, при которой юбка ее элегантного костюма высоко задралась, обнажив стройные ноги на такую длину, что уже отчетливо виднелся ажурный край черных чулок, а далее виднелся ажурный же краешек черных же трусиков, явно произведенных какой-нибудь престижной фирмой.

После увиденного Мышастый действовал уже чисто по наитию. Зачарованно наблюдая за передвижениями девушки в замкнутом, ограниченном пространстве под пусть даже и немаленьким письменным столом, его руки уже сами собой лихорадочно расстегивали ширинку серых брюк, давая свободу рвущемуся наружу мужскому достоинству. С нетерпением дождавшись момента, когда Татьяна в бесплодных поисках ставшей уже, в общем-то, ненужной авторучки повернулась к нему лицом, Мышастый с неожиданным проворством поймал ее за розовые ушки и привлек личико к себе, бесцеремонно ткнув между расставленных в нетерпеливом ожидании ног...

Через несколько минут, побагровев, он уже хрипел что-то бессвязное, с восторгом ощущая нежные прикосновения к своей плоти ласково ее щекочущего женского язычка... Еще через некоторое, весьма непродолжительное время, так и не отпустив ни на мгновение крепко зажатых в руках ушек своей преданной секретарши, он уже бурно освобождался от неукротимо клокотавшей в нем энергии...

После этого, бессильно откинувшись на спинку кресла и чувствуя, что нить его деловых рассуждений безнадежно утеряна, но не испытывая по этому поводу никаких сожалений, он ленивым жестом отпустил уже выбравшуюся из-под стола также изрядно разгорячившуюся Татьяну и грузно приподнявшись, едва волоча налившиеся свинцом ноги, побрел к бару, вделанному в стену, чтобы принять незапланированную рюмку любимого коньяка. Уже наливая янтарного цвета жидкость, он внезапно обнаружил, что его руки трясутся в унисон дрожи в коленях и рассмеялся, только сейчас ясно осознав, до какой степени взвинтила его только что произошедшая сцена.