Альфред Билл - Невеста оборотня

Я сгорал от стыда и позора при мысли о том, что до сих пор я лишь отступал и тушевался перед стоящими предо мной трудностями. Свою искалеченную правую руку я совершенно не упражнял - не считая нескольких обескураживающих попыток взять в руки перо, а тренировал лишь свою левую руку. Моя неудачная попытка нападения на собаку в саду была смешна и нелепа в своем диком и необузданном бессилии. Я скрежетал зубами от досады, думая, что будь я в состоянии нанести точный удар, Де Рец сегодня был бы уже мертв. Если бы я только мог знать, сколько мерзости было бы уничтожено вместе с ним, верю, горькое чувство глубочайшего огорчения смогло бы погубить меня.

Я сразу же поставил свое воодушевление себе на службу. За ужином я обошелся без помощи моей доброй домоправительницы, для которой стало обыкновением прислуживать мне за столом. Кроме того, я объявил ей, что впредь буду самостоятельно вставать с постели, бриться и одеваться к завтраку, несмотря на то, что, вероятно, моя неловкость и будет задерживать принятие пищи до полудня. Затем, приведя ее в смущение сообщением, что она не должна поднимать тревогу из-за некоторых необычных звуков, которые станут долетать до ее слуха, я взял две свечи и дуэльные пистолеты отца и провел вечер в подвале, упражняясь в стрельбе по мишеням.

Это было медленное занятие, заряжать и перезаряжать оружие одной рукой, зажимая в то же время коленями торчащие стволами вверх пистолеты. Сначала моя стрельба была отвратительной и улучшалась с каждым выстрелом крайне медленно. Но тем не менее моя левая рука постепенно обучалась и нажимать на спусковой крючок, и искусными деликатными движениями прочищать ствол и закладывать в него свежие заряды. Лучшее из того, что я начал ощущать после этого, были вновь вернувшиеся ко мне чувства нормального мужчины, мужчины, способного быть равным среди себе подобных.

Мой мозг был занят напряженной работой над различными проектами и замыслами. Я обязательно должен был уделять свое внимание занятиям письмом. Мне непременно нужна была спокойная оседланная лошадь, которую на первых порах мальчик-конюх из таверны водил бы под уздцы по кругу. Если Фелиция никогда не сможет быть моею, то, по меньшей мере, говорил я себе, я не хочу и впредь оставаться таким же бедным и ничтожным созданием, для которого никогда не найдется девушки, захотевшей выйти за него замуж. Я воскресил в памяти строчку или две одной замечательной старой пьесы, забыл чьей, которые звучали приблизительно так:

Не каждому человеку дано в жизни добиться успеха;

Но мы добьемся большего, Горацио: мы заслужим его.

Может показаться странным, но, упражняясь в стрельбе, я всерьез не думал о возможности дуэли с мосье де Сен-Лаупом. Но мой здравый смысл подсказывал мне, что бросивший ему свой вызов поставит на карту свою жизнь. Тем не менее, когда легкая мушка пистолетного прицела колыхалась во все стороны, не задерживаясь лишь на мишени, ничто не делало мою руку такой твердой, а глаз таким острым, как вызванный из пустоты моим воображением образ пухлого цветущего лица Сен-Лаупа. И еще я вполне мог представить себе, какую опасность принесет с собой неожиданное столкновение с французом.

На следующее утро, непреклонный в принятом накануне решении, я уже совсем было собрался выставить из своей комнаты старую Джуди, принесшую для меня кувшин с горячей водой, если бы не избыток переполнявших ее новостей. Волк снова начал свирепствовать в нашей округе. В то время, пока я в вечерних сумерках шел к своему дому, зверь растерзал дворняжку Аджи Ван Зайл. Само несчастное дитя, до смерти перепуганное ужасным нападением хищника, несколькими часами позднее скончалось в страшных конвульсиях. По крайней мере, другого объяснения этой странной смерти не было. Свидетелей этой трагедии не оказалось, а сама Аджи уже никогда не сможет сказать об этом ни слова.

Я все еще размышлял над этими новостями, в то время как лицо мое испытывало жгучую боль от явно не единичного пореза бритвой на щеках и подбородке, когда примерно через час я вновь услышал на лестнице голос своей домоправительницы Ее характерные интонации, соединенные с тяжелым придыханием, вновь возвестили о ее появлении, так как она всегда начинала произносить то, что должна была сообщить, еще на нижней ступеньке лестничного пролета и продолжала повторять до тех пор, пока не оказывалась в моей комнате. Но на этот раз она вела свой разговор с персоной, коей оказался отнюдь не я.