Аманда Плейтелл - Скандал

На первый взгляд, Шарон казалась спокойной. Даже кожа на лице, обрамленном копной рыжих волос, не бугрилась.

- Присаживайся, милочка, - проворковала Шарон. - Я тебя кофе угощу.

И она повелительно махнула рукой, указывая на кресло, которое стояло напротив её стола. Но Джорджина, как обычно, пропустила её команду мимо ушей, и расположилась на софе. Игра эта была у них привычная. Шарон восседала на высоченном кресле на колесиках, изготовленном по специальному заказу и обшитом мягкой кожей. Вычитав когда-то, что люди, на которых взирают сверху вниз, теряются и ими легче управлять, она распорядилась, чтобы все остальные кресла в её кабинете были на шесть дюймов ниже, чем её собственное, и такими узкими, что посетители поневоле ощущали себя не в своей тарелке.

- Скажи, милочка, что побудило тебя обратиться к персоналу со столь странным заявлением? - осведомилась Шарон масляно-капризным голоском, столь неуместным для женщины её лет (ей было за сорок, но она уверяла, что тридцать три). - Никто ведь тебя не гонит, и особенно - я. Тебе плохо? На тебя давят?

Джорджина сбросила туфли и, забравшись на софу с ногами, вытянула их перед собой. Глаза Шарон угрожающе сузились: во-первых, потому что ноги были на редкость стройные, а, во-вторых, Джорджина вела уж слишком вызывающе. Можно было подумать, что это её кабинет.

- Ты такая заботливая, Шарон, - сказала Джорджина, пристально глядя ей в глаза. - Нет, у меня все в порядке, но я очень признательна тебе за внимание.

- А что это за статейка, где речь шла о твоем уходе? - небрежным тоном поинтересовалась Шарон.

- Не верь всему, что печатают в газетах, Шарон, - назидательно промолвила Джорджина. - Сама подумай: ну, зачем мне уходить? Моя газета из всей группы "Трибьюн" держится на ногах крепче остальных, из всех главредов только мне удается из года в год наращивать тираж, да и Дуглас меня поддерживает. Если кому из главных и думать об отставке, то разве что тем, кто больше не тянет.

Как ни старалась Джорджина сдерживаться, устоять перед искушением ей не удалось. Обе женщины прекрасно знали, что показатели "Дейли Трибьюн" резко снизились, и даже бешеные затраты на телерекламу не могли спасти положение.

- Я только хочу, чтобы ты знала - я целиком и полностью на твоей стороне, - быстро сказала Шарон, делая вид, что не поняла намека на собственный провал.

Угу, стоя за моей спиной с занесенным кинжалом, подумала Джорджина. А вслух сказала:

- Ты, в свою очередь, можешь рассчитывать на аналогичную поддержку с моей стороны. - На губах её играла улыбка, но глаза не улыбались.

- Я ведь помочь тебе хочу, милочка, - добавила Шарон. - Сама знаешь, я в нашем деле собаку съела, и чутье ещё ни разу меня не подводило.

Да, на всякое дерьмо, подумала Джорджина. Шарон была единственной во всей Великобритании женщиной, которой удалось стать главным редактором газеты-таблоида национального масштаба. А теперь она хотела прибрать к рукам и "Санди" - лучшую газету группы "Трибьюн". Что ж, таким замашкам можно было лишь позавидовать.

Одного Джорджина не понимала - зачем потребовался Шарон этот спектакль. Она прекрасно знала (и Шарон это понимала), что Шарон хочет добиться её отставки. Холлоуэй наверняка рассказал ей, что соперница представила ему план перехода "Санди" на ежедневный выпуск. Такие уж были у Дугласа методы, он любил сталкивать своих подчиненных лбами, настраивать друг против друга. И все же оба действующих лица продолжали разыгрывать сцену.

- Как бы то ни было, Джорджина, я очень рада, что ты остаешься, заверила Шарон. - Уж слишком нас, женщин, мало в этом бизнесе. Мы должны друг дружку поддерживать.

Когда Джорджина уходило, её слегка мутило. Подобного лицемерия она даже от Шарон не ожидала. Та была признанной женоненавистницей. Ни единой женщины хотя бы на одном ответственном посту "Дейли Трибьюн" давно уже не было. Шарон безжалостно уволила всех.

По возвращении в свой кабинет, Джорджина застала там Пита Феретти. Его интересовали кое-какие подробности, касающиеся ближайшего воскресного номера.

Феретти ушел, а она не обратила внимания на неприметную шариковую ручку, которую Феретти как бы невзначай оставил в нижнем отделении пластмассовой стойки для входящих документов. Все знали, что сверхзанятая Джорджина никогда не роется в этих бумагах, и Феретти мог рассчитывать, что при удачном стечении обстоятельств ручка пролежит там до тех пор, пока его люди не установят более надежное подслушивающее устройство.