Герман Воук - Марджори в поисках пути

— Почему ты, глупец, думаешь, что мы лишь вчера открыли свои двери в мир? Мы не должны предполагать всякую чертовщину. Мы знаем. Ты сможешь когда-нибудь представить себе кинокомпанию кондитерским магазином? Народ вовсе не тупой. Люди чертовски сообразительны, слишком сообразительны по сравнению с такими, как ты. Ты пытаешься продать им хлеб и шпинат в своем кондитерском магазине, и они пойдут покупать конфетки в кондитерский магазин за углом. За тобой закрепляется репутация глупого негодяя, и спустя какое-то время твой магазин закрывается. Смотри, Ноэль, европейцы продолжают снимать картины такого плана, как тебе нравится. Но в их же собственных странах люди выстраиваются в очереди на наши фильмы, а их искусство идет при полупустых залах. Народ решил, каким должно быть кино, — не мы. Вот демократия, о которой ты говоришь. И мы будем делать все, что хочет народ. Ты не можешь силой навязать людям то, что нравится тебе. Ты не в России.

— Вы просто приводите неверное сравнение, пытаясь спрятаться за него, — не согласился Ноэль. — Кинокомпания и кондитерский магазин — совсем не одно и то же, кинокомпания похожа больше на библиотеку. Вы захламляете библиотеку ширпотребом, рассчитанным лишь на детей да умалишенных, которые могут даже не читать, а переваривать это, как кашу, или же дешевыми порнографическими изданиями, в угоду самым низменным потребностям и животным инстинктам людей. Вместо того чтобы удовлетворять требованиям культуры…

— Требования культуры! — Ротмор схватился руками за голову. — О Боже! — Он взглянул на Марджори. — Не давать им того, что они хотят. Ничего. Они удовлетворяют низменные потребности. Давать только то, что хорошо для них, — что, по твоему мнению, хорошо. Вот твоя пламенная речь, речь демократа. Разве это не та же проклятая идея коммунизма, Ноэль? Засунуть им штык под ребра и заставить есть клубнику в сметане?

— О, конечно, разве вы не видите мои бакенбарды и бомбу? Старая история. Лишь эпитеты, когда нет аргументов.

— Нет аргументов? — Ротмор повернулся к Марджори. — Я рад, что у меня нет детей. Если б у меня был сын, он бы оказался кем-нибудь вроде этого типа. Мне кажется, что в наше время из всех колледжей выходят именно такие: или шумные бездельники-идиоты, или вот такой тип неисправимых снобов, которые презирают американский народ…

— Прекрасный пример необоснованного обвинения, — сказал Ноэль. — Если ты не любишь фильмы компании «Парамаунт», ты — предатель родины.

— Ладно, Ноэль, ты действительно думаешь, что американский народ — это сборище проклятых Богом дураков, или нет? И постарайся для разнообразия быть честным, вместо того чтобы проявлять находчивость и остроумие. Может быть, это важно.

Ноэль сделал паузу, и в эту минуту лицо его было серьезнее, чем обычно. Потом он медленно сказал:

— Мой ответ — да, я так думаю, хотя в Америке не больше дураков, чем в любой другой стране. Бог сотворил человечество со средним коэффициентом умственного развития — 100, и вы, Сэм, не можете не признать, что это примерно на двадцать пунктов ниже…

— Что, черт возьми, ты знаешь о Боге, и какой еще, к черту, коэффициент умственного развития? — отрезал Ротмор. — Ты думаешь, что коэффициент умственного развития — это нечто реальное, в действительности существующее, как, скажем, нос? Это всего лишь число, выдуманное проклятыми психологами, и единственное, что оно доказывает, так это то, что фермеры не столь проворны, как психологи. Если бы у фермеров было достаточно времени, которое они могли бы тратить на составление системы коэффициентов, то оказалось бы, что все психологи — идиоты, а фермеры — гении. Потому что они дадут большую сумму баллов за умение правильно хватать коров за соски и не дадут совсем ничего за способность рассчитывать число треугольников в каком-то проклятом бессмысленном графике.

— Вы — закоренелый антиинтеллектуал, Сэм, это не новость.

Ротмор воинственно повернулся к Марджори:

— И я говорю эпитеты! Кто прав, Марджори?

— О Господи, не втягивайте меня в ваш спор. Этот рисовый пудинг — необыкновенный, мистер Ротмор. Я не пробовала ничего более вкусного.

— Отложите ложку и давайте поговорим. Посмотрим, что у него за девушка.

— Хорошо! — Она бросила взгляд в сторону Ноэля. — Я всегда думала так же, как думает об этом Ноэль, — я имею в виду то, что, по правде говоря, я тоже предпочитаю иностранные фильмы, мистер Ротмор. Но я должна сказать, вы представляете вещи в несколько ином свете. Хотя бы людей; в конце концов, может быть, они решили, что хотят серьезные вещи читать в книгах, а легкие — конфетки, как вы выражаетесь, — смотреть на киноэкранах. Это — то, о чем я раньше никогда не думала. — Она обратилась к Ноэлю, который угрюмо наблюдал за ней: — Конфетки нехороши для тебя и тебе подобных, но люди едят их тоннами, и им это нравится. Он говорит, что европейцы продолжают делать серьезные фильмы, а люди в их же собственных европейских странах по-прежнему ходят на американские конфетки. Может быть, это означает, что кино как вид искусства — в действительности изготовление конфет? Раньше мне никогда это не приходило в голову.