Николай Семченко - Что движет солнце и светила

Ха! Они думают, что я - один, и что у меня не все дома, и что я ничего не соображаю, и что меня надо - меня-я-я ! - кормить этим гадким амитриптилином, чтоб я был спокоен и ничего не натворил... Глупцы! Они не подозревают, что обманывают сами себя этими ничего не значащими словами и понятиями...Девяносто!.. Всё устроено красиво, обставлено безупречными словами и понятиями. Их выбирают как мебель, чтобы была не хуже, чем у соседей, и чтобы - удобная, уютная, уматная, у-у-у-у!.. неважно, в общем, что уступает в прочности старой бабушкиной "стенке", зато - круто и дорого, престижно, но-но-но... Сто!

Не понимаешь, почему я замолчал? О ! А ты, Ольга, вспомни: " Ты меня правда любишь?" "Мой котик меня не поцелует?" " Я так счастлива, что самой себе не верю!" "Киска, ты такой хороший!" Ну и так далее. Вспомнила? Ты безупречно выдерживала роль любящей женщины, соответствовала всем мыслимым и немыслимым стандартам, и это было прекрасно. И ужасно! Ты ни разу не отклонилась в сторону с дороги, которой мы шли вместе, но, знаешь, это было так скучно: безоблачное небо, золотистая пыль под ногами, кудрявое облако-овечка, порхают райские бабочки над роскошными розами - такое чистое, стерильное, какое-то слишком ухоженное государство Любви, и так хотелось, чёрт побери, уколоть палец о шип розы и споткнуться, упасть в эту красивую золотистую пыль, и вываляться в ней, и понять: она - та же грязь, но наше воображение наделило её неким возвышенным смыслом. А был ли смысл в твоих привычных фразах? Неужели ты и вправду думаешь, что они всегда соответствуют истине? Ты и меня заставляла говорить те слова, которые любила сама. А я любил тебя так, что любое, даже самое точное и полное слово могло что-то нарушить, разбить, поломать, искромсать...

Сто двадцать пять!.. Каждая секунда моего существования сливалась с твоей жизнью, и ты была я, а я - ты, и, переплетаясь, мы были едины...Просто! Думай просто! Не усложняй мысль! Сто двадцать девять... и не надо было доказывать свою любовь, она не нуждалась в демонстрации, и потому сказать мне было нечего, да и незачем: слова не могут полностью выразить то, что ими принято обозначать. Сто тридцать пять! И потому я безразличен к словам...

***

Рыба не всегда был Рыбой. Сначала он был Александром. И на Ольге женился по любви, души в ней не чаял. И жили б они, не зная печалей, если бы он не начал задумываться. Не в том смысле, что он никогда ни над чем особо головы не ломал и его не одолевали никакие заботы, а в том смысле, что Александр вдруг начал открывать сложность простых истин, удивляться непривычности самых обычных вещей, а главное - искать в них потаённый, незнаемый смысл. И, конечно, поначалу пытался обо всём этом говорить с Ольгой.

- У меня на твои фантазии нет времени, - отвечала та, истово отдраивая от нагара кастрюлю или замачивая бельё. - Отстань ты от меня! Это у тебя полно времени...

- Время - это всего лишь способ восприятия действительности, язвительно замечал Александр. - Это, кажется, открыл Кант. И у тебя времени тоже должно быть в достатке...

- Да ты, киска, философ! - откликалась Ольга. - А не хочешь ли спуститься на землю - сходи за хлебом, дорогой. Сейчас обедать будем...

Вот так они и говорили. Ольга считала, что чем бы муж не тешился - лишь бы под чужие юбки не лез; пусть чудаковат, зато с работы домой бежит и сразу в свои книги утыкается. А после того, как ликвидировали конструкторское бюро и он стал безработным, вовсе никуда не выходил: небритый, не стриженный, с тёмными кругами под глазами, Александр, кажется, потерял всякий интерес к жизни, и даже за пособием по безработице его надо было чуть ли не силком тащить: он считал, что это национальный позор, когда высококвалифицированный специалист, лауреат престижных технических премий, имеющий несколько десятков патентов, вдруг становится у государства вроде как нахлебником, абсолютной никчёмностью. А Ольга по-прежнему работала в банке, который вдруг резко пошёл в гору, и того, что она там получала, вполне хватило бы, чтобы содержать ещё одну семью. Так что Ольга решила: пусть муженёк спокойно присмотрит себе место по душе, а то и собственное дело организует. К его, как она выражалась, "завихрениям" не стоило относиться серьёзно. Ну, подумаешь, одни марки собирают, другие коллекционируют открытки, третьи запоем читают детективы, а её Александр сам что-то такое начал сочинять. Представляете: сочинять!

Рассказывая об этом своим подружкам, она самодовольно улыбалась: " Говорят, что когда знаменитый писатель Маркес писал свой роман " Сто лет одиночества", он тоже нигде не работал. Его содержала жена. Вот и я, быть может, поддерживаю будущую звезду российской словесности..."