Жюль Ромэн - Парижский Эрос

Во всяком случае, эффект, который Кинэт приберег к концу, произвел на него должное впечатление.

— Как вы сказали? Табачный магазин на улице Алезия? И хозяин — работал у нас? Вы уверены, что не напутали?

Он размышлял, медленно проводя большим и указательным пальцами правой руки вдоль челюстей.

— Совершенно не понимаю, кто бы это был. Не просто ли это один из тех мелких осведомителей, каких у нас так много среди лавочников и которые при случае работают для нас, сохраняя связи с другим лагерем, или даже притворяются людьми другого лагеря и нарассказали там всяких басен, чтобы голыми руками брать этих ребят? А ведь это была бы, право же, недурная выдумка. Если я правильно понял, порядок у них заведен такой, чтобы новообращенные дефилировали перед этим лавочником и чтобы он давал им визу или отказывал в визе? Если это то, что я думаю, то ведь ничего не может быть забавнее такого трюка: заставить всех этих уродов представляться ему на дому! Этот малый умеет упрощать себе работу. Недостает ему только фотографического аппарата.

Он расхохотался во все горло, потом опять призадумался.

— Все-таки это меня поражает. Я бы об этом слышал. После вашего визита мне опять сообщили, что у нас нет никаких материалов о «Социальном Контроле». Я наведу справки. Выяснить этот случай можно будет быстро. Во всяком случае, вы отличились! О, бесспорно. Я о вас поговорю с начальством. Оставьте мне список запомнившихся вам имен.

Кинэт был бы счастливейшим из смертных, если бы в этот миг у него не стояла в мозгу картина одной галереи в глубине каменоломни, с чем-то бесформенным и отталкивающим на земле. Раздражающая картина. Зачем она докучает ему? Если этот человек ему говорит почти с увлечением: «Я о вас поговорю с начальством», то ни на миг не подозревает его, очевидно, в преступлении. И что бы ни произошло начиная с 14 октября в галерее, не на Кинэта падет подозрение, если он будет держать язык за зубами. Так что же ему неприятно?

Да, вот именно потому, что Кинэт очень счастлив, он относится очень требовательно к счастью. Теперь он почти официально принят на службу в полицию. Добился первого поручения и выполнил его блестяще. Он заранее представляет себе, что будет о нем сказано сегодня вечером или завтра где-нибудь в кабинете высшего начальства: «Крайне ценный сотрудник. Исключительная сообразительность и ловкость. И какая ясность в докладах! Нечасто нам попадаются такие люди!» Марила уже обращается с ним как с товарищем, вслух размышляет в его присутствии. Переплетчик теперь чувствует себя как дома в этой маленькой конторе с соломенными стульями. В недалеком будущем он будет вешать свою шляпу на гвоздь в гардеробном шкапу, который покажут ему. Покамест полиция встречает его приветливо, говорит с ним ласково. Это поистине счастье влюбленного. Но чем милее с тобою любимая женщина, тем труднее терпеть, чтобы у нее были от тебя секреты… «Ты говоришь мне не все, что думаешь». И самая злая ссора сменяет сцену нежности.

Кинэт не сможет быть вполне счастлив, пока не будет знать, была ли полиция в галерее, что она там нашла, что думает об этом, почему молчит.

В прошлый раз Марила переменил тему беседы, и вид у него был подозрительный. Значит, они туда ходили. Или их туда приглашали. Они рассмотрели эту вещь на земле; то, что осталось от нее. Как хорошо было бы поговорить об этом чистосердечно. Кинэт делает усилие, чтобы не воскликнуть: «Послушайте, дорогой мой господин Марила, к чему все эти секреты между нами? Скажите же мне откровенно, что вы там побывали. Расскажите, что там осталось. Скажите, какие предположения возникли у вас. В каком положении следствие? Какие профессиональные соображения побуждали вас — теперь ведь это и моя профессия, в конце концов, и вы должны посвятить меня во все хитрости полиции — не давать об этом писать в газетах?»

Он рисует себе, как очаровательна была бы экскурсия туда с Марила в одно прекрасное зимнее утро. Рабочие, что катят вагонетки, кланялись бы этим двум господам. Кинэта принимали бы, по его красивой бороде, по его плеши, за «главного начальника». Затем они углубились бы в прохладные галереи. Марила говорил бы весело: «Не думал я, что придется мне так скоро здесь очутиться снова. Тут мало что изменилось. Находку эту сделал один каменотес. Я покажу вам ее место». Восхитительный трепет!

Слишком прекрасная мечта!

Он всего лишь находит в себе мужество ввернуть:

— Я буду поддерживать связь с людьми из «Социального Контроля». Эта работа меня, разумеется, интересует. И я понимаю значение, какое она может иметь. Но если бы как-нибудь вы могли меня привлечь к розыску… не знаю, право… к розыску… уголовному… хотя бы для того, чтобы познакомить меня с вашими приемами, трудностями, методами… Мне очень досадно, что мои данные по делу на улице Дайу ни к чему не привели.