Робин Шоун - Мужчина и женщина

Где-то чирикнула птичка, ручеек, звеня, бежал по камням. Все это казалось таким далеким... те годы, когда он был здоровым и нормальным... да и тот день, который все изменил.

- Существует три вида кастрации, - начал он. - Есть sandali, или castrati, У них удаляются и пенис, и яички. Их аккуратно отрезают бритвой, у некоторых удален только пенис. У подобных мне яички либо отрезаются, либо раздавливаются.

Он говорил, не повышая голоса, словно все это происходило с кем-то посторонним, словно совершаемые над людьми преступления считались не чудовищными, но чем-то вполне естественным. Вероятно, так оно и было в Аравии.

И только теперь в ее глазах появился давно ожидаемый ужас.

- Но как эти несчастные... облегчаются?

- Они мочатся через соломинку или садятся на корточки, как женщины.

- Значит, эти люди - мужчины, лишенные своего достоинства, - должны страдать без всякого утешения?

- Степень желания у евнуха соответствует возрасту, в котором он был оскоплен, - стоически продолжал Мохаммед, не в силах солгать и сказать, что евнух никогда не испытывает желания, потому что это было бы не правдой.

Испытывали. Даже те, кого искалечили в детстве. Даже те, кого называли sandali.

- И в каком возрасте ты...

Она осеклась, боясь произнести ненавистное слово.

- Меня кастрировали в тринадцать лет, - коротко пояснил он.

Он рано возмужал. В тринадцать на лице уже пробивались усики, и девушки посматривали в его сторону.

- Но те мужчины, которые теряли свое достоинство... Как они...

Можно было не договаривать. Он понял.

- Некоторые евнухи довольствуются тем, что доставляют женщинам наслаждение.

- Не могу представить, как можно заботиться об удовольствиях других, не имея возможности разделить его.

Однако она любила человека, отказавшегося прийти в ее постель.

- Евнухи, у которых нет ни пениса, ни яичек, женятся, - нерешительно признался он.

Она промолчала, только взгляд стал настороженным. И он немедленно пожалел о своей откровенности.

Мохаммед не желал говорить о прошлом. Не желал думать о будущем. Он только хотел наслаждаться теплым днем и своей первой... и последней женщиной. Даже сумей он найти облегчение с проституткой, все равно никогда не удовлетворился бы союзом без страсти и любви.

Протянув руку, он вытащил шляпную булавку и стянул с Меган черную шляпку. Солнце окрасило ее рыжеватые волосы в осенние тона, припорошив серебром.

- У тебя прекрасные волосы. Зачем ты их так туго стягиваешь?

Меган в свою очередь подняла руки и стала на носочки, пытаясь достать до его головы.

- У тебя тоже. Зачем ты прячешь их под тюрбаном?

И с этими словами потянула за конец белого полотнища, заткнутый внутрь. Мохаммед не шевельнулся, глядя на ее запрокинутое лицо.

- Мусульмане никогда не показываются на людях с непокрытой головой.

Но Меган уже разматывала тюрбан, не замечая, что ее грудь прижата к его темному плащу, целиком сосредоточившись на своем занятии.

- Англичанка не должна распускать волосы на людях, - пояснила она, погладив его подбородок.

- Здесь никого нет, - заметил он, остро ощущая ее прикосновение.

Прохладный ветерок овеял его голову. Меган отступила, торжествующе размахивая тюрбаном.

- Совершенно верно.

- Я голоден, Меган, - заметил он.

- А что ты захватил с собой? - живо поинтересовалась она.

У него перехватило дыхание. Ни одна женщина до Меган не подшучивала над ним, не поддразнивала, не втягивала в чувственные перепалки.

- А что бы ты хотела? - чересчур ворчливо осведомился он.

Но ее не отталкивали ни его тон, ни его тело.

- Мясного пирога, - мечтательно протянула она.

- В таком случае тебе повезло. Здесь лежит мясной пирог.

Меган рассмеялась, послышалось испуганное хлопанье крыльев - это она спугнула певчую птичку.

Его чресла напряглись. Он развязал плащ и расстелил на земле. Она расстегнула свой плащ и бросила поверх.

Соски почти рвали лиф платья.

- Ты замерзнешь, - предупредил он.

- Не больше, чем ты, - отмахнулась она.

Повернувшись, он зашагал к каменной ограде, где оставил ведро. Широкий тобс обвивался вокруг голых щиколоток и его жаждущей плоти. Схватив ведро, он обернулся. Меган сидела на плащах, чинно подоткнув под себя подол и стягивая черные шелковые перчатки. Он надвинулся на нее. Она подняла глаза и воззрилась на его пах, где ткань угрожающе натянулась.

- Ваш пирог, мадам! - объявил он, ставя ведро рядом с ней. Меган отложила перчатки и вскинула голову: