Мила Бояджиева - Успех

- Господин из пятого вагона, такой приятный индус... Он только начал свадебное путешествие и... Убит. Страшно убит, сэр!

- Укус паука?

- Ему перегрызли горло.

- Уж это точно сделал не я. - Отбросив простыню, "англичанин" натянул кимоно и с хрустом потянулся.

- Нет сомнений. Мне... мне доподлинно известно, что вы не покидали своего купе. Кроме того, полиция подозревает, что господина Маршана Суханди убила женщина. - Его юная супруга?! Кажется, она выглядела довольно соблазнительно и совсем безопасно. Какой подарок для журналистов!

- Леди спит. Ее усыпили сильной дозой снотворного.

- Н-да... Забавный сюжет. Может, в программу путешествия входит такое приятное шоу? Сейчас ведь принято развлекать скучающих посетителей ресторанов инсценированным ограблением. Сегодня как раз первое апреля!

- Уже второе, сэр. - Сидх зажмурился и замотал головой сдерживая слезы. Вот так нежданно завершилась его карьера. Кого теперь заманишь в поезд, населенный вампирами! Пассажир поднялся, зевнул, стянул на затылке взлохмаченные волосы.

- И когда все случилось? - Около шести. Мы как раз подъезжали к Бахраму. Стюарт заметил открытую дверь и вошел... Мистер Суханди был ещё теплый. А крови, крови!..

- Неприятно, не скрою. Но все же - не конец света. Выше голову, приятель. Завтрак и чаевые не отменяются. - Досадливо морщась от совершенно неинтересной ему информации, "англичанин" поспешил выпроводить стюарта.

А затем нетерпеливо разорвал конверт. В нем лежала визитная карточка с коротенькой фразой: "Надеюсь, к счастью". А имя, имя осталось во мраке. Он расхохотался над вытесненными буквами, должными означать её имя - Номина Еррата.

Досадно для того, кто знает латынь: Ошибка. Имя - Ошибка. - Так назвала себя женщина, разделившая с ним ночь. Эту сумашедшую первую вольную ночь.

Пассажир долго сидел у письменного стола, переводя задумчивый взгляд то на бегущие за окном лоскутные поля, блестящие слезами отшумевшего ливня, то на бриллиантовые пряжки, поддерживающие бархатные шторы, то на собственные колени - плотные, бронзовые, обтянутые лоснящейся молодой кожей. Извлек из несессера сверкнувшие никелем ножницы - узенькие, с заостренными плотно сомкнутыми лезвиями. Минуту рассматривал их, вертел рассеянно на указательном пальце, словно оценивая боевые качества. Потом сжал в кулаке кольца, как рукоять кинжала, хищно вознес длань и вонзил сталь в округлый глянец колена. Нога дернулась, брызнула на полированное дерево столешницы возмущенная кровь и вопль раненного зверя вырвался из сведенного судорогой горла.

... Назвавшая себя Эрратой смотрела в окно автомобиля, едущего по залитому солнцем шоссе вдоль синего побережья. Выбритый затылок водителя-негра и его борцовская шея казались баклажанно-лиловыми на фоне ослепительно-золотого песка. Она открыла сумочку и достала то, то обнаружила на своей юбке после свидания. К складкам белого шифона оказался приколот прямоугольник плотной бумаги. Визитную карточку пришпилила брошь: маленькое солнце из черных гранатов, разбрасывало во все стороны усеянные бриллиантами лучи. Игла застежки, пронизывала два слова: "Корон Анима"...

Она держала бумагу над пламенем зажигалки до тех пор, пока огонь не стал лизать пальцы. А потом выкинула скрюченный обуглившийся комок за раскаленное солнцем окно.

2. БОДНЯЖКА РОЗМАРИ

К десяти часам туман опустился ниже, открыв бледному солнцу верхушки Нью-Йоркских небоскребов. Теперь, если не заглядывать вниз, можно было вообразить себя на палубе парохода, плывущего среди айсбергов из стекла и бетона. Он и не смотрел вниз - плотный лысеющий господин, сидящий в инвалидном кресле среди кустов олеандра в саду пентхауза на одной из самых выдающихся крыш Манхеттена. Он вообще не открывал глаз, но мог бы без ошибок описать обстановку не только в своих владениях, но во всех направлениях вплоть до обозримых горизонтов.

Крыша тридцатиэтажного билдинга размером в большое футбольное поле имела все необходимое, что бы создавать иллюзию калифорнийской виллы на берегу океана и скрыть по возможности свое надземное положение. В саду обильно цвели кусты и карликовые деревья, среди художественного нагромождения гранитных плит лениво играли струями непринужденно-родниковые фонтанчики, на террасе верхнего этажа, оформленного в средиземноморском стиле, вился плющ и колыхались полотняные тенты, вода в причудливо изогнутом бассейне разбрасывала блики по мозаичным дорожкам, убегавшим в разные стороны. За каменными парапетами, окружающими этот рай, мог бы синеть горный пейзаж или шелестеть морской прибой. Но из рыхлого тумана хищно поднимали острые головы стеклянно-бетонные сталактиты, напоминающие о том, что не отдых и покойное забвение ожидают владельца мирных угодий, а неустанный труд и жестокая борьба. Наверняка, в мире нашлось бы не мало инвалидов, рискнувших со слезами восторга променять быт заурядного обывателя на тяготы изнурительного выживания в мире каменных джунглей и позволивших заточить себя здесь до последнего смертного часа. Но о таких сереньких бедолагах человек в инвалидном кресле у олеандрового куста если и вспоминал, то с отвращением, поскольку принадлежал к касте избранных, к породе хозяев жизни, опекаемых судьбой и могуществом собственной власти. Свой рай на крыше, ставший тюрьмой, свою немощь, ущемлявшую гордыню, он ненавидел. Ненавидел уже целых два года, с тех пор, как стал проводить здесь свое личное и рабочее время.