Барбара Эрскин - Победить тьму...

— Мне нужно написать молитву. — Это было сказано с почти извиняющейся интонацией.

Адам взглянул на него. На какое-то мгновение его охватило чувство сострадания, когда его глаза встретились с глазами отца. В следующий миг он отвел в сторону уже холодный взгляд. В конце концов, в их несчастье виноват отец.

— А-дам! — Она подкралась к нему, когда он лежал на траве, закрыв глаза рукой от ослепительного солнца.

Он убрал руку и улыбнулся, оставаясь лежать.

— Где ты была?

— Привет, А-дам. — Она встала рядом с ним на колени и бросила горсть семян травы ему на лицо. — А-дам, песочное печенье? — Она указала рукой на лежавший рядом рюкзак.

Он засмеялся.

— Ты жадная особа, вот ты кто. — Он развязал рюкзак и достал коробку с печеньем. Его радовало, что она запоминала слова. Он взглянул вокруг. — Гартнайт?

Она покачала головой.

Когда он стал вглядываться в плиту с крестом, чтобы увидеть, там ли ее брат, она сделала запретительный жест пальцем.

— Нет, А-дам. Туда нельзя.

— Почему? Где ты была? Почему я не мог тебя найти? — Его все больше раздражала неспособность нормально общаться с ней.

Она села рядом и стала снимать крышку с коробки с печеньем. Казалось, она не проявляла интереса к продолжению разговора и, облокотившись о землю, всасывала мягкое печенье, облизывая губы. Из-за тучи выглянуло солнце, отбрасывая светлый луч на ее лицо, и она закрыла глаза. Он изучал ее несколько секунд. У нее были темные волосы и строгие правильные черты лица. Когда ее светло-серые раскосые глаза были, как теперь, закрыты, лицо ее казалось спокойным, но решительным, а когда они были открыты, выражение лица становилось живым и пытливым. В ее глазах отражался серебристый отблеск, а плотные изогнутые губы забавно подергивались. Она подсматривала за ним из-под длинных темных ресниц, сознавая, что он изучает ее, реагируя на это с инстинктивным кокетством, чего ранее за ней не замечалось. Неожиданно она села.

— А-дам. — Теперь она произносила его имя более свободно, более нежно, но с той же интонацией, которая так забавляла его.

Он резко прервал изучение ее лица, почувствовав, что краснеет.

— Настало время научиться языку друг друга, — твердо заявил он. — Тогда сможем поговорить обо всем.

Грациозно качнув бедрами, она оперлась на колени и указала на долину, откуда он пришел.

— А-дам, много песочное печенье? — произнесла она упрашивающе.

Он рассмеялся.

— Хорошо. Еще печенья. В следующий раз.

Он не рассчитывал следовать за ней. Просто не мог совладать с собой и провел день, обучая ее словам, удивляясь феноменальной памяти, которая безошибочно удерживала все, что он говорил ей. Он учил ее, как называются деревья, цветы, птицы; одежда, которая была на них надета; учил, как сказать «руки», «ноги», «голова», «глаза», «идти», «сидеть», «бежать». Он называл все предметы, лежавшие в рюкзаке, учил произносить «небо» и «солнце», «ветер», «смеяться», «плакать», и они «беседовали», смеялись и уплели все печенье. Наконец она взглянула на солнце, нахмурилась, поняв, видимо, что уже поздно, и поднялась на ноги.

— До свидания, Адам.

Он был удивлен.

— Но еще несколько часов до наступления темноты. Ты уже уходишь?

Уговаривать было бесполезно. Она пожала плечами, повернулась и, слегка помахав рукой, обогнула каменную плиту и скрылась из виду.

Он вскочил.

— Брид, подожди. Когда мы увидимся? Когда мне приходить?

Ответа не последовало. Он пробежал за ней немного и остановился в замешательстве. Ее и след простыл. Он вернулся назад к тому месту, где только что находился, а затем, повернувшись, последовал по ее стопам. После полудня вновь начал сгущаться туман. Он стоял, положив руку на камень, вглядываясь перед собой, и вдруг увидел ее, сбегающую по холму при слабом солнечном свете. Он двинулся за ней, на этот раз не выкрикивая ее имени, намеренно следуя за ней на расстоянии и запоминая путь, по которому они идут.

Она шла по протоптанной тропинке, которую он не помнил. Он нахмурился, вглядываясь в лес, раскинувшийся внизу справа от него. Это место, где должны быть шотландские сосны. Шотландские сосны были, но их было слишком много — намного больше, чем он помнил, если только они уже незаметно не проследовали в другую долину. Это было вполне возможно. В горах часто не замечаешь хребтов и долин, пока на них не побываешь. Он видел, что она быстро исчезает из поля зрения, и следовал за ней, чувствуя сильный запах вереска, обожженной солнцем земли и горных пород. Над его головой кричал канюк, дикий мяукающий визг которого становился все слабее, по мере того как он взмывал по спирали все выше и выше, пока не превратился в точку в голубом небе.