Сьюзен Льюис - Одержимость

Аннализа неловко рассмеялась.

— Хорошо, пусть тебе станет легче от этого: я торжественно обещаю прийти. В общем-то, — добавила она после некоторой паузы, — мне больше и идти-то не к кому.

К горлу Кори подкатил комок, она крепко сжала руку Аннализы.

— Я рада это слышать, — прошептала она. И кроме того, Кори чуть ли не до слез тронуло признание: не исключено, что Аннализе придется к кому-то обратиться. Сейчас это все, что она могла сделать для Аннализы.

Филипп Дэнби стоял у окна своего кабинета и смотрел вниз на улицу, переполненную машинами. В сотый раз он прокручивал единственно возможное решение — прыгнуть в этот беспрерывный поток. Сейчас это казалось сумасшествием, но в те самые моменты, когда Филипп подумал об этом, он и правда был сумасшедшим. Теперь, слава Богу, все позади. Сегодня он чувствовал себя таким свободным, что если бы и прыгнул, то не разбился бы, а полетел.

В дверь тихо постучали. Пэм. Улыбаясь, он поманил ее, обнял за талию, а она уткнулась ему в плечо.

— Не могу поверить. Знаешь, я просто никак не могу поверить!

— Ну, а что я тебе говорила? — хихикнула Пэм. — Она подняла голову и заглянула ему в глаза. Сейчас Филипп был таким красивым, таким беззаботным… и… да, счастливым! Давно она уже не видела его таким.

— Ну, — начала Пэм, — ты собираешься поделиться со мной?

— Ты же видишь — меня отпустили.

— Вот именно, зачем тебя держать? Ты же ничего не сделал?

— Главное, они поверили мне, Пэм. Поверили.

Он беспечно плюхнулся в кресло. Пэм примостилась на краешек стола.

— Я рассказал, что был последним у каждой из этих проституток. Даже сказал, что связывал их и спрыскивал духами своей жены, ну и всякое такое, а потом сказал… Я сказал: я их не убивал. И они мне поверили.

— Так просто? — с сомнением вскинула брови Пэм.

— Ну нет, конечно. Они задавали вопросы, ну вроде того, почему я был последним, кто их видел живыми…

— И что ты сказал?

— Назвал время, когда был там.

У Пэм екнуло сердце.

— А дальше что?

— Они задавали разные вопросы. Например, про позы во время… И тому подобное. Я, конечно, очень смущался, особенно когда они заставили меня показать, как я их связывал… И задали еще один странный вопрос — могу ли я описать содержимое желудка убитых проституток.

— И ты что? — Пэм брезгливо поморщилась.

— Сказал, что не могу, конечно. Откуда же мне знать? О еде я вообще не думал, приходя к ним. Так я и заявил полиции.

Пэм минуту помолчала, а потом произнесла:

— Филипп, только пойми все правильно, но они могли подумать, что ты что-то скрываешь. Иначе почему с такой готовностью тебе поверили?

Филипп покачал головой:

— Не знаю. Мне показалось, поверили на слово.

— Возможно потому, что у тебя совершенно невинное лицо, — пошутила Пэм, взъерошив ему волосы. — Вообще-то тебя долго не было. Что еще они сказали?

— Да на самом деле не очень много. Просто они прокручивают каждый момент, каждое произнесенное слово. Ну например, деньги. Заплатил ли им наличными. Если да, то какими — двадцатками, десятками или как-то еще.

— А они не поинтересовались, почему ты пришел к ним?

Как раз этого вопроса Филипп и боялся. Причем именно со стороны Пэм. Не в силах встретиться с ней взглядом, он встал и пошел к шкафу.

— Я сказал, что услышал о духах, услышал недавно, и поскольку дни моих визитов совпадали с днем их смерти, решил пойти и все рассказать, дабы, как они выражаются, освободить себя от привода.

— А они спрашивали, откуда тебе известно о духах?

Филипп наконец повернулся:

— Я объяснил о контактах с Ти-ви-дабл-ю.

— О Филипп, — простонала Пэм. — Другими словами, ты ничего не сказал им о Фитцпатрике. Так?

Он кивнул.

— И даже не сказал, что он сообщил тебе о запахе?

Филипп покачал головой:

— Нет. Я сослался на Аннализу. В полиции удивились ее осведомленности, но решили, видимо, что большинство на Ти-ви-дабл-ю знает об этом, поскольку Фитцпатрику они рассказали сами.

— Филипп, ну почему ты не заикнулся о Люке?

— Сама знаешь почему, Пэм. Из-за Октавии. Мое оправдание перед полицией не отменяет того, что ему известно о ней.

— И не отменяет того, что мы знаем о нем.

— Ну а что мы знаем? Ничего. Все бездоказательно. Одни предположения, Пэм. А если они неверны? Если он этого не делал, Пэм? Ты прекрасно знаешь, на что он способен. Он бы сделал достоянием общественности все известное ему об Октавии, и хотя мне наплевать на нее и на себя в этой связи, но я за Аннализу беспокоюсь.