Геннадий Соколов - Философия любви

частный". Он носился по стадиону, как сорвавшийся с цепи дьявол, и Валя с Таней с раскрытыми от удивления ртами следили за ним. Это был танец, полный негодования и протеста. Порывистые резкие движения постепенно в такт внутреннему состоянию и усталости сменились плавным скольжением и переходом от одной фигуры к другой, и, когда он сделал попытку закружиться в волчке, его конек попал в трещину, и он рухнул на лед. Таня с Валей бросились к нему. Саша лежал без движения. Мальчишки и девчонки, что катались рядом, тоже стали стекаться сюда же, чтобы посмотреть, что случилось, не разбился ли парень. - Что с тобой, Саша? - спросила Таня, наклонившись к нему. Саша, увидев, что вокруг собираются любопытные ребятишки, быстро встал и, держась за локоть левой руки, сказал скорее собравшимся, чем ей: - Немного локоть ушиб. - Ох, и перепугал же ты нас. Упал и лежишь. Я уж подумала, жив ли ты. Ну-ка покажи руку, может что-нибудь серьезное, - сказала Таня. Саша засучил рукав куртки. Локоть немного припух. - Тебе сейчас же надо идти в больницу, - воскликнула Валя, - может это скрытый перелом. И почему на катке нет медпункта? Попробуй-ка согнуть руку. Саша согнул и разогнул руку. Боль не усиливалась, и он заключил: - Ничего особенного, простой ушиб. Вы покатайтесь еще, а я пойду домой. - Какое тут катание! Мы все сейчас пойдем, - сказала Таня. - Я пойду один, - отрезал Саша. Он быстро переобулся, сдал коньки, взял пальто в раздевалке и ушел. Когда он захлопнул за собой дверь, девушки переглянулись. - Ну и подлец, - протянула Таня. - С ножом пришел. Кто бы мог подумать? - Любит наверное, - осторожно вставила Валя. - А вообще-то, жестко ты с ним обошлась. Мне его жаль даже стало. У него бедного дар речи пропал. Он, наверное, не ожидал от тебя такой резвости. - Пусть знает наших, - засмеялась Таня, довольная своей решительностью, ловкостью и уничтожившей его наглый вид речью. - Собирайся быстрей, а то он еще встретит Сашку со своими дружками. Родители Саши находились у соседей, куда они иногда ходили по вечерам поиграть в карты. И он, придя домой, разделся и упал на диван, расстроенный происшедшим событием. В голове был хаос мыслей и чувств, ныла рука, и было желание уйти куда-нибудь хоть на время из этого мира, полного самых нелепых случайностей. Он не осуждал сейчас Вадима за нож, тот доставал его лишь для того, чтобы произвести впечатление. Однако сознание того, что этот вызов остался по существу без ответа, угнетало его. Таня поступила решительнее, но это сделала она, а не он. Раздался звонок, но дверь не была заперта, и Саша не поднялся. В прихожую осторожно вошла Таня. Она сняла валенки, на цыпочках прошла к дивану и села. - Саша, ты прости меня, пожалуйста. Это я виновата во всем. Она наклонилась к его лицу и прижалась щекой. Он осторожно снял нывшей от боли рукой шапочку с ее головы и погладил ее пышные волосы. Ее слеза скатилась ему на лицо, и он руками попытался приподнять ее голову, но она еще сильнее прижалась к его щеке. Не расстраивайся, Таня. Он еще пожалеет об этом. - Он же трус! - воскликнула она, - только трусы могут ходить с ножами. Да он бы никогда не ударил. - А ты смелая, - улыбнулся Саша, - ловко ты у него нож выхватила. - Надо было еще и пощечину врезать, - добавила она и рассмеялась, - я только по дороге об этом подумала. Это было бы чудесно. Он бы, наверно, заикаться стал после этого. Она смеялась и плакала. Подкрашенные ресницы растаяли, и она руками размазывала тушь по лицу. Разгоряченная происшедшим и объятая темнотой, придававшей ей смелость, она принялась целовать его и успокаивать, хотя в этом, пожалуй, больше нуждалась сама. - Я очень виновата перед тобой, продолжала она, - но ты увидишь, что я искуплю эту вину. Ведь я люблю тебя..., - она с минуту помолчала, потом продолжала, - я почувствовала это в тот день, когда мы занимались немецким. Ты показался мне таким добрым... Да ты и на самом деле такой. С Вадькой нас девчонки свели, и мне было интересно в начале, а потом не хотелось обижать его, и я встречалась с ним просто так, чтобы провести время. Но когда появился ты, я как будто преобразилась. Я стала совсем другой. Честное слово! Раньше я была невыдержанной, а вот с тобой мы еще не ссорились. Хотя и говорят, что это недобрая примета, но нам и так хорошо. Правда? Ну почему ты молчишь? - Я не молчу, я слушаю. А ты знаешь, что у тебя прекрасный голос? - Не шути пожалуйста. Плакать надо от того, что в жизни еще есть дураки. - Нет, я говорю серьезно. И глаза у тебя очень, очень красивые. - Знаешь, Саша, я сейчас удивляюсь, как я могла раньше жить без близкого человека, без тебя? Как вообще люди живут без любви, ведь это так скучно, даже ужасно. Жить и осознавать, что о тебе никто не думает, никто не любит, что ты никому не нужна. Это непостижимо. И мне не о ком было думать, некому было признаться в том, что я хотела любить, что мне было плохо от того, что я никого не любила. Сейчас я могу говорить тебе о себе все, и я знаю, что не осудишь меня за это. После этих слов ей стало жаль себя, жаль какой она была прежде, одинокой и несчастной, и слезы вновь залили ее лицо. - Я так счастлива сейчас. Я плачу от радости, честное слово. В коридоре послышались голоса. Щелкнул замок, и в прихожую вошли родители. Мать включила свет и, увидев растерянных и чумазых молодых людей, всплеснула руками: - Что тут у вас происходит такое? Таня выхватила из кармана платочек и стала вытирать им испачканное тушью лицо Саши. - Обидел он тебя, Таня, наверно? - Ой нет, что вы, Тетя Маша, это я его сегодня обидела. - Ну с ним-то ни черта не случится. Вы идите лучше в ванную и умойтесь хорошенько, а то чумазые оба как трубочисты.