Наталья Стеркина - Соучастница

Ирина говорила и чувствовала, как бесцветна, скучна ее речь, как неубедительно, плоско звучит все, что она говорит. "Как нарочно растеряла красноречие" - сердилась она на себя, но надо же как-нибудь закончить этот разговор!"

- А мы сейчас его и, закончим, только договоримся о свидании. Уверен, все будет иначе, как только мы встретимся. Все должно пройти через руки. Ты должна почувствовать мои руки.

"Этого только не хватало!" - возмущенно подумала Ирина.

- Так когда? - настойчиво спросил "жених".

- Я, я не знаю - опять почти "заблеяла", проклиная себя Ирина

- Тогда прямо сейчас - через пятнадцать минут я буду ждать вас - тебя! У подъезда!

Ирина повесила трубку измочаленная, даже не было сил проклинать себя за рассеянность, мол, если б не забыла про аспиранта, не вернулась бы, не налетела бы на звонок. Налила себе сваренного еще вчера для Кати с Витей компота, закурила сигарету. "Так. Надо взять себя в руки. Ничего же пока не случилось. Надо взять тетрадь. Нет лучше просто списать телефон - незачем лишнее с собой таскать, ведь завтра на концерт. Теперь завтрашняя встреча с Ота почему-то казалась вообще нереальной и даже сегодняшняя поездка на Юго-Запад тоже представлялась гадательной. Ирина посмотрелась в зеркало как ни странно, выглядит просто чудесно - черты заострились, а ей это идет. "Ну ладно. Вперед. Навстречу с безумцем экстрасенсом. Господи благослови". Ирина бросила взгляд на бабушкину икону. Вышла. По счастью на лавочке сидел психиатр с собакой, кивнула, хотела было уже, не заметив никого подозрительного, двинуться, облегченно вздохнув, к метро, как из-за кустов ее окликнули: "Ирочка!" Оттуда вышел со связкой воздушных шаров худощавый, но крепкий довольно высокий брюнет с проседью в очках - хамелеонах. Психиатр и его собака и интересом наблюдали сцену. Ирина сгорала со стыда, потом сама же себя одернула: "А почему, собственно? Сейчас побеседуем и все растащится, встанет на свои места".

- Пойдемте, Валя, вы меня проводите к метро. Я вам не сказала? Я очень тороплюсь. Меня ждут родители и дочь.

Ирина говорила нарочито занудливым голосом, нарочито подробно перечисляя свои обстоятельства: обед, знакомство с предполагаемым отчимом, работу и прочее. Валентин слушал ее с непроницаемым видом, потом молча взял под руку и повел ее, не успевшую запротестовать, совсем в другую сторону от метро. Отведя ее на двести метров и подведя к обычной дворовой скамейке, он усадил ее, расстелил яркую какую-то косынку, привязал к спинке свои шары и достал из карманов серебряную фляжку, две серебряные стопочки, шоколад, лимон, персик.

- Все - сказал он и улыбнулся, кстати, очень открыто, доброжелательно. - Ведь не страшно, а?

Ирина помотала головой, действительно, страшно не было, стало занятно. Вдруг Ирину осенило - все происходящее напомнило ей один ее сон, часто повторяющийся. Там тоже был человек, воздушные шарики, лето, только там был человек, которого она любила. Она это точно помнит, что любила, хотя лица не помнит, кажется, оно и видно было не слишком четко. Но тут-то любви никакой нет... Ирина вздохнула.

- Не захочешь - не полюбишь. Что ж. Во всяком случае, жаром моим обожженная, скорее нужного человека узнаешь. А я что? Я же ничего, не настаиваю, а только предлагаю. Руку твою я узнал - это моя рука, мне предназначенная, но так ведь бывает: ты - мне, а тебе - иной, которому, кстати, ты тоже подходишь, но не безусловно, а мне - безусловно. По крайней мере мы сейчас выпьем коньяку за встречу сначала, а потом за расставание". Он разлил коньяк по стопочкам, маленьким изящным ножом порезал лимон, разделил на две половинки персик. У Ирины на душе почему-то была тоска, будто и правда расстается - с когда-то где-то любимым человеком, причем искрение и глубоко любимым. Было больно, на глазах были слезы. Он погладил ее по голове: "За встречу". Чокнулись, Ирина почувствовала, что коньяк прекрасный и будто бы тоже вспомнила, что именно такой она когда-то пила с тем, кого любила. "Наваждение какое-то", - опять подумала она.

- "Не объясняй себе ничего - не сможешь" - посоветовал Валентин.

"Выдумала же я когда-то Марину, какое-то длящееся время, лабиринты, играла же я всегда в "несбывшееся", вот и материализуется".

Валентин смотрел на нее сквозь свои очки спокойно, добро и понимающе.

- Ну не страшно - еще раз спросил он Ирину.

- Нет, - ответила она грустно, - только чего-то очень жаль.

- Ничего. Мне тоже. Могло бы... Но не будет. Теперь прощаемся, видишь же, что не в сумасшествии дело. Это было бы так просто.