Роковая ночь

— Господин Хасан, — спросил евнух, — как вам нравится это место?

— Оно прекрасно, — ответил я.

— Я очень рад: я нанял для вас этот дом вчера. Нужно также поселить тут слуг и невольников. Вы пока искупайтесь, а я схожу посмотрю, кого можно взять сюда в услужение.

— Прежде скажите мне, ради бога, — спросил я, — зачем вы меня сюда привели? В том письме ничего не объяснено.

Но он ушел, оставив меня в саду. Прошло много времени, прежде чем он вернулся и привел с собой четырех невольников, несших тюки с одеждой, бельем и съестными припасами. Я призадумался. Он заметил мое смущение и сказал, что прежде, чем я узнаю причину этих перемен в своей жизни, должна пройти ночь, а пока он не имеет права объяснять мне что-либо.

Наконец наступил вечер, и во всех комнатах были зажжены светильники. Я вспомнил, что этого человека звали Шапур — сейчас он изрядно испытывал мое терпение. Больше он не уходил никуда и коротал время вместе со мной. На исходе ночи мы услышали стук в дверь; Шапур впустил в дом женщину, чье лицо было скрыто вуалью. Но едва она ее подняла, как я узнал Кале-Каири.

— Господин мой, — сказала она, — как ни удивляет вас мой приход, я должна сообщить вам нечто еще более удивительное.

Шапур вышел, и мы остались вдвоем.

— Вы хорошо помните, сударь, — продолжила Кале-Каири, — что в тот вечер, когда вы последний раз видели Зулейху, она обещала не забывать вас никогда в жизни. После того как вы расстались, я сказала ей, что для дочери шаха Тахмаспа жертвовать своим высоким положением, достоинством, жизнью ради человека, который находится в услужении у ее отца, — безумие. Я всеми силами старалась отговорить ее от навязчивой мысли соединить свою жизнь с вашей. Исчерпав все доводы, я сдалась. «Госпожа моя, — сказала я ей, — если вы так держитесь за ваше намерение, то следует придумать какой-то способ осуществить его без труда и опасности. Я вижу только один выход: если ваше намерение серьезно, покиньте шахский дворец, забудьте ваш род и титул и начните жить, как живут безвестные и небогатые люди. Согласитесь ли вы на это ради того, чтобы не потерять Хасана?» Она сказала, вздыхая: «Но я же люблю его, правда? Если бы мне сейчас сказали: “Ты увидишь его там-то и там-то” — я бы немедленно двинулась к тому месту. Говори, как мне выполнить твой план, и я сделаю все, что ты сочтешь нужным». Я ответила: «Хорошо. Поскольку я вижу, что вы не отступитесь от этой любви, слушайте: есть одна трава, которую можно класть человеку в уши, чтобы он погрузился в сон, подобный смерти. Скажем, что вы заболели, и вы возьмете эту траву и употребите ее, как я сказала; подумают, что вы умерли, его величество велит оплакать вас и со всей пышностью похоронить в мавзолее; я же приду ночью и освобожу вас».

— О небо! — перебил я рассказчицу. — Возможно ли, чтобы Зулейха осталась жива после того, как я сам участвовал в ее похоронах?!

— Господин мой, — ответила Кале-Каири, — она цела и невредима по сю пору. Слушайте же: мы привели наш план в исполнение, царевна притворилась больной и перестала вставать со своего ложа. Врачи шаха Тахмаспа предписали лечить ее разными снадобьями, которые я оставляла безо всякого применения. Казалось, Зулейха в лихорадке, и ей становится все хуже и хуже. Когда я сочла, что настало время объявить о ее смерти, я взяла ту траву, положила немного ей в уши и бросилась за его величеством, вопя, что Зулейха умирает и просит его подойти проститься с ней. Шах Тахмасп пошел к ней и увидел, что кровь то приливает к ее лицу, то отливает — а это было обычное действие травы, — и глаза его наполнились слезами. «Государь мой, — сказала царевна, — я неоднократно испытывала вашу доброту и знаю, как вы меня любите. Заклинаю вас именем Всевышнего: исполните мою последнюю просьбу! Когда я умру, освободите мою любимицу Кале-Каири и наградите ее по-царски, как самую преданную из невольниц!» — голос ее прерывался, будто она и в самом деле готова была умереть; шах отвечал ей: «Если ты оставишь нас безутешными и перейдешь в мир иной — клянусь, твоя Кале-Каири получит любые сокровища и сможет отправляться на все четыре стороны, если такова твоя последняя воля!» — «Но я хотела просить вас еще вот о чем, отец мой, — продолжала Зулейха, — пусть только она в первую ночь оплакивает меня! Я не хочу, чтобы кто-либо еще из моих женщин присутствовал у места моего погребения, разве что позже, на следующий день после похорон. Дайте ей одной совершить надо мной бдение в первую ночь и не мешайте, прошу вас, иначе вы нарушите мой смертный покой!»