Энн Эдвардс - Возвращение к Скарлетт. Дорога в Тару

Но собрав все, что, по ее мнению, составляло рукопись целиком, Пегги вспомнила, что отсутствовала первая глава, вернее, что было 60 вариантов этой главы, но что все они ужасно плохи, а потому она быстро села за машинку и, выбрав из этих шестидесяти лучший, как ей показалось, перепечатала его заново, начав, впрочем, с третьей страницы, поскольку чувствовала себя слишком взволнованной, чтобы переделать всю начальную главу целиком. Поэтому к главе была сделана ею приписка, что первые две страницы будут написаны позднее.

Кроме того, отсутствовали связующие звенья между различными частями книги, и даже самой Пегги содержимое некоторых конвертов показалось «отрывками», и она написала еще несколько примечаний, могущих помочь избежать путаницы при чтении.

Лишь находясь уже в вестибюле отеля, в котором остановился Лэтем, Пегги обратила внимание на свой внешний вид — и ужаснулась: «без шляпы, волосы растрепаны, лицо и руки в пыли, и ко всему прочему чулки, которые я натянула на скорую руку, собрались складками на лодыжках», — вспоминала она позднее.

Оставив поначалу конверты в машине, она позвонила Лэтему в номер и попросила его спуститься вниз, сама же вновь выбежала из отеля. И в тот момент, когда Лэтем выходил из лифта, она появилась в вестибюле с охапкой конвертов в руках. С каждым ее шагом конверты сыпались на пол, и Лэтем поспешил ей на помощь вместе с двумя служащими отеля. Так и шли они втроем за Пегги, подбирая падающие бумаги. При этом Лэтем, стараясь сохранить серьезность на лице, приветствовал Пегги так, словно в ее появлении в отеле не было ничего необычного.

Наконец, добравшись до дивана, стоявшего в вестибюле, она села, свалив конверты рядом с собой. Лэтем позднее говорил, что ему никогда не забыть это зрелище: «крошечная женщина, сидящая на диване, а рядом — самая огромная рукопись, которую я когда-либо видел, возвышающаяся двумя грудами конвертов почти до плеч».

— Похоже, это рукопись вашей книги, миссис Марш, не так ли? — спросил Лэтем.

Пегги вскочила на ноги, схватила кипу конвертов в охапку и протянула их ему.

— Если она действительно вас интересует — берите ее, но книга не закончена и не отделана, — предупредила она Лэтема.

Не теряя времени даром, тот сразу согласился. Вещи Лэтема уже были уложены, а потому конверты пришлось сложить в большой картонный чемодан, в обиходе называемый «только бы не было дождя», тут же приобретенный Лэтемом у одного из служащих отеля. Пегги помогала Лэтему укладывать конверты. Поверх одного из них он заметил сделанную корявым почерком надпись: «Дорога в Тару».

— «Тара»? — спросил Лэтем.

Тара, объяснила она, родной дом ее героини.

— Книга о том, как вели себя разные люди, оказавшиеся в условиях войны, Реконструкции и полного крушения общественной и экономической систем жизни. Я имею в виду тех, кто смог проявить такое человеческое качество, как «предприимчивость».

— Значит, это роман о Гражданской войне? — спросил Лэтем.

— Нет, — ответила она. Роман о людях, живших на Юге в те времена, о тех, кто был «предприимчивым», и о тех, у кого этого качества не было.

И Пегги, попрощавшись, покинула Лэтема, все еще пытавшегося запихнуть огромное количество конвертов в свой новый чемодан.

Редактора к тому времени стали одолевать сомнения в правильности своего первого впечатления о Пегги Митчелл и ее романе. Огромное количество конвертов и тяжесть чемодана, в который они были уложены, говорили об эпических размерах рукописи, и Лэтем уже побаивался, что его «открытие» — не более чем длинный и нудный роман из истории Гражданской войны.

Но пока он не сел в свой поезд, отправлявшийся в Новый Орлеан, и не открыл первый конверт, он и не представлял себе, что его ожидает. За всю свою долгую карьеру в издательском деле вряд ли он когда-либо держал в руках рукопись, которая находилась бы в более ужасном состоянии, чем рукопись миссис Марш. И Лэтем, сделав несколько попыток разобраться в ней, в конце концов решил не утруждать себя чтением этой беспорядочной мешанины, а, вернувшись в Нью-Йорк, просто отправить ее обратно автору с просьбой привести рукопись в порядок.

А пока главы книги находились в полном беспорядке, и зачастую два или три варианта; какой-либо главы были вложены в один конверт, а содержание некоторых страниц невозможно было разобрать из-за многочисленных исправлений: слова обведены овалами, стрелками показано, куда они должны быть переставлены, все пометки сделаны корявым, неразборчивым почерком. Вставки были помещены на обратной стороне листов, но при этом отсутствовали указания, куда именно они должны быть вставлены.