Марк Криницкий - Маскарад чувства

— Вы остаетесь у меня? — спросила она холодно, как чиновник.

По коридору пробежал человек с подносом, и все девицы, исключая Тони и девушки в турецких шароварах, вышли.

Боржевский поплотнее притворил дверь.

Иван Андреевич сел к раскрытому ломберному столу, на котором лежали игральные карты, и стал разглядывать комнату. Тоня подошла сбоку от него к комоду, над которым висело зеркало, и стала пуховкой из пудреницы пудрить лицо. Боржевский уселся напротив, на кровати, и посадил себе на колени турчанку, которая по-детски обвила его шею руками и внимательно, точно маленькая змейка, смотрела ему в глаза.

Обстановка Тониной комнаты была совершенно проста, даже бедна, и одеяло на кровати простое, белое, байковое. На стенах ни олеографий, ни открыток. Только на потолке зеленоватый фонарь, отчего все лица и предметы в комнате казались полуосвещенными, и это шло к ее серому платью и почему-то к ее движениям и светло-водянистым, злым и серьезным глазам.

— Однако Катька тебя здорово по щекам отлупила, — сказал Боржевский.

— Небось, и я ей здорово наклеила, — огрызнулась Тоня и повернула к Ивану Андреевичу веселое и беспечное лицо, густо запорошенное пудрою.

Ивану Андреевичу стало ее жаль, и он сказал:

— А вы давно… служите здесь?

— А кому какое дело? Вот не люблю, когда расспрашивают.

Она швырнула пуховку на комод, вытерла полотенцем брови и пальцы и хлопнула себя ладонями по бедрам.

— Готова! Придут такие, сядут и спрашивают: «как дошла ты до жизни такой?» Ну, и сразу видно, что цыпленочек.

Она сделала смешную гримаску, вытянув губы, как это делают детям.

— Я лучше вам погадаю. Хотите?

Она уютно подсела к столу и перетасовала карты.

— Как гадают замоскворецкие купчихи… Я ведь жила в Москве на Большой Якиманке…

Она быстро разложила карты и, изобразив наивно-скорбную мину, вздохнула.

— Плохо, мой голубь. Ждет тебя дальняя червонная дорога. Ты думаешь, она дорога настоящая, а она, вишь, дорога обманная… Через бубновый интерес…

— Брось, Тонька! Гадай, как следует, — приказал Боржевский.

— Марьяжное письмо и неприятность через замужнюю даму. Она ваша злодейка… Потом небольшая дорога через деньги.

Она смешала карты, налила себе и Ивану Андреевичу коньяку и чокнулась с ним.

— Вот когда выпью еще, тогда стану подобрее.

И она мягко и мгновенно прищурилась и кивнула ему головою.

— Ну-с, жила на Большой Якиманке. Как и что? Это, пожалуй, и неважно. Был у меня жених. У каждой такой, как я, был непременным образом жених.

Она посмотрела в сторону Боржевского, и они оба чему-то засмеялись.

— Это что же значит? — спросил Иван Андреевич.

Тоня разбросала по столу карты и с иронической серьезностью, подняв брови, спросила:

— Продолжать?

— Да, рассказ о вашей жизни.

В девушке было что-то недоговоренное. Она метнула на Ивана Андреевича сквозь узко прищуренные веки быстрый взгляд. И этот быстрый взгляд точно отнял что-то из его души. Резанул, как острое лезвие.

Она, высоко подняв локти, заложила руки за голову. И Иван Андреевич знал, что она думала сейчас о нем. Его душевная тревога передалась и ей.

«Расскажите все… не бойтесь», — хотелось ему попросить ее.

— Она смеется над тобой, Вася, — сказал Боржевский.

— Это, что я сказала, что у каждой такой девушки был жених? Нет, я не обманываю… Опять вам марьяжная дорога через эту самую даму.

«Это я, значит, поеду к Симе», — серьезно подумал с неудовольствием Иван Андреевич. Впрочем, как глупо! Неужели он начал верить картам?

— Ну-с, был у меня жених молодой купец… Было у него два дома, третий лабаз…

— Ой, врешь! — сказал Боржевский.

— Этот самый жених ко мне ездил и души во мне не чаял, — говорила она скороговоркой, точно это все было ненужное и маловажное, что надо было поскорее пропустить мимо, — а была у него до меня любовь, которую он скрывал от меня… барышня из благородного дома… Ну-с, узнала я про эту любовь и написала ей письмо. Так, мол, и так… Объяснила.

— Зачем? — спросил Боржевский, засмеявшись неприятно осклабленными зубами.

— А так… Пускай я одна… Получила она это письмо, и с ним к нему… Вышло у них через меня объяснение.

— Ну? — заинтересовался Боржевский. — Не тяни душу… рассказывай.

— Я не лошадь… Не стану.

— Продолжайте, — попросил Иван Андреевич.

— Что продолжать? Любила я потом одного офицера.

— А дома и лобаз мимо носа проехали? — спросил Боржевский.

Но она не ответила.