Роксана Гедеон - Хозяйка розового замка

Задыхаясь, я полулежала в его объятиях, все еще чувствуя его в себе. Потом он ушел, и некоторое время прошло в молчании. Он застегнулся сам и даже мне оправил платье. В полном бессилии я повернулась к нему.

— Ну, вы же должны признать, сударь, что с вашей стороны это было гнусно.

Смеясь как победитель, ибо у него были основания так смеяться, он снова привлек меня к себе, осыпал ласковыми поцелуями мое лицо.

— Боже мой, ты такая красивая, вкусная, аппетитная… Я обожаю тебя. Обожаю твое теплое гнездышко… Знаешь, до чего приятно чувствовать, как там у тебя внутри все просыпается, как ты идешь мне навстречу, как хорошо встречаешь меня… Ты редкая женщина. Я и не думал, что ты такая. Я никому тебя не отдам.

Румянец невольно заливал мне щеки, ибо я знала, о чем он говорит, и сама замечала за собой все эти маленькие слабости. Он еще какое-то время шептал мне на ухо разные ласковые непристойности, слушать которые было необыкновенно приятно, а потом вдруг нежно спросил, заглянув в глаза:

— Тебе понравилось, правда? Я правильно почувствовал?

— Ты меня почти изнасиловал! — сказала я грозно, делая вид, что я крайне разгневана.

Он рассмеялся.

— Ну, в некотором смысле я имею на это право.

Я приникла к нему, побежденная до конца тем чувством, которое он во мне вызвал. Я любила его… Он овладел мной сейчас, можно сказать, против моей воли, но даже это доставило мне удовольствие. Да, этот мужчина вообще всегда дарил мне наслаждение — такое наслаждение, выше и лучше которого нет ничего на свете. Нет даже слов, чтобы описать всю его глубину.

— Александр, — прошептала я, касаясь его щеки. — Мой мужчина. Мой муж…

Нежно целуя, он повел меня по берегу. Я не противилась, ибо было уже поздно. Обвив рукой мою талию, Александр говорил:

— Видишь, как все хорошо случилось… Кто бы мог ожидать?

— Ну да! Ты наверняка все заранее продумал, когда шел сюда.

— Вовсе нет. — Улыбаясь, он подхватил меня на руки. — Я ничего не планировал. Просто я почувствовал, что ты уходишь… что ты строишь между нами какую-то нелепую стену. Это же невыносимо для молодого мужа, правда? Я захотел вернуть тебя любой ценой, приблизить к себе… К тому же я так желал тебя, что меня в жар бросало.

— О, как лестно узнать, что я смогла разрушить хваленое самообладание герцога дю Шатлэ! Вы больше не контролируете себя, да, господин герцог?

— Скажем так: целых четыре месяца я только то и делал, что контролировал себя, — а теперь довольно!

Я смеялась, спрятав лицо у него на плече, щекоча волосами его шею. У меня внутри еще жили воспоминания, как только что я билась в сладких конвульсиях… Вдруг я впервые в жизни поняла: просто родить ребенка и родить ребенка от мужчины, по которому тоскует плоть, — это разные вещи. Ребенок… Мне только сейчас открылось, какое это было бы наслаждение — забеременеть, зачать ребенка от Александра в столь мучительно-сладкий момент слияния. Это значит будто оставить Александра в себе, позволить ему расти в недрах моего тела. Раньше я была полностью лишена этого ощущения… То материнство, которое я познала, — это другое материнство… А Александр? Можно только представить, какое счастье я бы ему дала!

Может, этот случай на берегу и станет началом подобного счастья? Я подняла голову и так внимательно взглянула на мужа, что он остановился.

— Что такое, cara?

— Ничего, — пробормотала я, краснея и снова пряча лицо у него на груди. — Еще… еще слишком рано говорить об этом.

«Мария Каролина» — корабль, носящий имя ныне правящей королевы Неаполя и обеих Сицилий, — медленно входил в бухту Сан-Джованни-а-Тедуччо, и целое море огней разливалось перед нами. Мы только что обошли остров Ла Гайола и мыс Позиллино, и теперь перед нами вздымал мощные белые башни средневековый замок Кастельнуово, хорошо различимый даже в темноте. Силуэта Везувия не было видно, но я знала, что он там, на востоке, лишь на ночь скрытый мраком. Оттуда завтра придет солнце. Придет и позолотит эту голубую лагуну, над которой полумесяцем раскинулся город.

Перед нами был ночной Неаполь.

Несмотря на ночь, уже слышалось в воздухе canzone napoletana какого-то портового музыканта, а я, стоя на корме, вспоминала тот жаркий августовский день, когда именно из Неаполя отец увозил меня во Францию. С тех пор прошло почти шестнадцать лет. Где мы жили тогда здесь? Я не помнила названия гостиницы, но знала, что она находилась совсем недалеко от порта, на набережной Ривьера Кьяйя, — выглядывая из окна, можно было видеть паруса и мачты кораблей.