Генри Вуд - Присяга леди Аделаиды

Когда Уильям Дэн помогал своей жене выйти из кареты, возле него появилась желтая шляпка Тифль. На этой лживой физиономии никогда не было более фальшивой улыбки как та, которая обезобразила ее теперь.

— Честь имею пожелать счастья вашему сиятельству и супруге вашего сиятельства! — сказала Тифль, приседая. — Хотя меня страшно обидели, я незлопамятна и велела Шаду принарядиться и идти со всеми поздравлять, что мы теперь и делаем. Долгая жизнь и счастье милорду и леди Дэн!

— Ура! — закричал Шад.

Эти слова заставили вздрогнуть Уильяма Дэна.

— Я еще не лорд Дэн, — сказал он резко, почувствовав испуг.

— Скоро будете, а это все равно, — возразила Тифль, — но мне следовало бы сказать будущим лорду и леди Дэн: желаем им здоровья и Счастья.

— Будущие лорд и леди Дэн благодарят вас, — холодно отвечал Уильям, отвернувшись от Тифль, но ее нелегко было устрашить.

— Я поселилась в коттедже, где жила Гренни Бин, так как накопила довольно, чтоб жить без нужды, — продолжала Тифль. — И если я могу служить чем-нибудь вашим сиятельствам, я буду очень этому рада.

— Вы и Шада взяли в коттедж? — спросил Уильям Дэн.

— Точно так, сэр. Не стыжусь признаться перед лицом моих врагов, что он мне родня.

— Шада следовало бы отдать в исправительное заведение или в строгую ремесленную школу. Я обещал этому мальчику сделать для него что-нибудь, и сделаю. Его надо спасти от бродяжнической жизни.

— Очень вам благодарна за ваше намерение, сэр, но не могу доставить себе удовольствие принять ваше предложение, — сказала Тифль, рассердившись на слова «исправительное заведение», между тем как мальчик не то завыл, не то завизжал. — Шад такой же бродяга как и все, а я приняла его к себе, как моего племянника и наследника.

Едва удержавшись от смеха при этом сообщении, Уильям Дэн под руку с женой раскланивался на все стороны. Глядя на его благородные черты, собравшаяся толпа чувствовала, что она приобрела в будущем дэншельдском владельце друга. Мария опиралась на него, щеки ее горели, глаза были мокры, и она очень обрадовалась, когда они нашли убежище в замке.

Лорду Дэну было лучше в этот вечер; он почти не страдал и держался прямо, когда вышел встретить их. Но Уильям испугался перемены, которая произошла в нем за несколько дней. Смерть не могла теперь быть далеко, и сердце молодого человека кольнул упрек за то, что он пробыл в отсутствии неделю.

Лорд Дэн пригласил на обед гостей — Лестеров, мисс Дэн, полковника и мисс Бордильон. Мисс Дэн опять нарядилась в самый очаровательный костюм, так как обед был парадный. Лорд Дэн устал и ушел в свою комнату прилечь до обеда на несколько минут.

— Я думал, что его сиятельство здесь, — сказал Брефф, оглядываясь, когда пришел доложить, что обед подан.

— Он еще не выходил, Брефф, — отвечал Уильям, — лучше скажите ему.

Брефф сходил и вернулся, сделав Уильяму Дэну знак выйти из комнаты.

— Я не могу войти в комнату милорда, сэр, — шепнул он. — Дверь заперта, а он не отвечает.

Уильям тотчас же бросился к двери. Как сказал Брефф, дверь была заперта изнутри. Уильям приложился губами к замочной скважине.

— Любезный батюшка, вы готовы? — спросил он внятным голосом. — Мы ждем вас к обеду.

Ответа не было, Уильям Дэн повернулся, бледный от волнения, к слуге.

— Он обычно не запирает дверь.

— Никогда, сэр. Может быть, теперь он заперся, чтобы ему не мешали отдохнуть. Он мог думать, что вы или его камердинер войдут к нему.

Все гости с каким-то неопределенным страхом подошли толпой. Мисс Дэн была в сильном волнении.

— Пожалуйста, скажите хоть одно слово, лорд Дэн, только для того, чтобы успокоить нас, что вы не в обмороке, — сказала она ласковым и дрожащим голосом. — Гэрри, скажете ли вы?

— Я велю взломать дверь, — торопливо сказал Уильям. — Не лучше ли вам, — он посмотрел на Марию и на всех гостей, — вернуться в гостиную?

Дверь выломали и лорда Дэна нашли лежащим на постели в обмороке. Пригласили докторов, и он опомнился и заговорил. Конец его был близок.

Однако этого никто не подозревал, и он совсем развеселился вечером. Леди Аделаида стояла на коленях возле постели, в большом огорчении и волнении, спрятав свое расстроенное лицо в одеяло. Теперь ее лицо было расстроено всегда. Сомнительно, могла ли она быть когда-нибудь спокойна. Она жила, несчастная, утомленная, не находя жизнь приятною ни в настоящем ни в прошлом. Прошлый обман и ложная присяга тяготили ее совесть, и она все боялась, чтобы какой-нибудь случай не изменил ей. Конечно, никакой вероятности для этого не было, но упреки совести похожи на ревность: они сами создают себе пищу.