Генри Вуд - Присяга леди Аделаиды

Верхом на той самой калитке, где вы видели его вчера, сидел Герберт Дэн. Его можно было видеть здесь часто, потому что оттуда было видно окно той комнаты, где семейство Дэнов сидело по утрам, и одно очаровательное личико часто смотрело из этого окна. Вместо вчерашней удочки он держал хлыст с серебряной ручкой, которым хлестал то свои сапоги, то перекладины калитки, делая это со своей обыкновенной нерадивостью. Неужели вы думаете, что леди Аделаида могла смотреть на что-нибудь другое, когда он был тут? Он снял шляпу, когда она показалась в окне, и посторонний ничего не увидал бы в этом, кроме обыкновенной вежливости джентльмена. Она, вероятно, видела более.

— Тетушка! — вдруг закричала она, прервав молчание. Ей от нетерпения казалось, что, по крайней мере, полчаса прошло с тех пор, как леди Дэн взяла молитвенник, хотя прошло не более десяти минут. — Не пора ли, как вы думаете, идти гулять с дядюшкой?

— Нет еще, Аделаида. Только… Это что такое?

Громкие и сердитые голоса, как будто спорившие, вдруг раздались наверху. Леди Дэн с испугом вскочила с кресла, а леди Аделаида побежала к двери и отворила ее настежь.

Капитан Дэн и слуга его Рэвенсберд были на лестнице, капитан держал своего слугу за ворот и толкал с гневом его с лестницы. Оба, казалось, были в неукротимом бешенстве, и капитан Дэн, наконец, швырнул ногою своего слугу, который слетел на самую нижнюю ступень лестницы.

Леди Дэн, вне себя от изумления, смотрела через балюстраду на Рэвенсберда, который приподнялся, поднял глаза и погрозил кулаком своему барину. Но он, кажется, не видал дам.

— Берегитесь, капитан Дэн! — сказал он, и слова его срывались с губ злобным, шипящим тоном. — Я не забуду этой обиды, пока не отплачу за нее.

— Великий Боже, Гэрри! — воскликнула леди Дэн, когда Рэвенсберд исчез среди толпы разинувших рот слуг, которых шум заставил собраться внизу, — что все это значит? Что сделал Рэвенсберд?

— Не беспокойтесь, матушка. Он не будет больше нарушать спокойствия в замке, я отказал ему.

— Отказал Рэвенсберду?

— Злая собака! — закричал капитан, который никак не мог преодолеть своего бешенства.

— Но что же он сделал? — повторила леди Дэн.

— Он хотел обмануть меня, а когда я хотел принудить его сказать мне причину, заставившую его наговорить мне лжи, он… Я никак не могу повторить этого, я убью его, если повторю!

Капитан повернулся и ушел в свою комнату, оставив леди Дэн и леди Аделаиду делать какие им угодно заключения.

Ричард Рэвенсберд, так же мало объясняясь, как его господин, прошел мимо удивляющихся слуг через маленькую переднюю в коридор. Он не говорил ни слова, лицо его было смертельно бледным, ноздри шевелились. Только один раз, подходя к воротам, он обернулся и попросил лакея собрать его вещи и отправить их в гостиницу «Отдохновение Моряков». В эту минуту на сцену явилась Софи, требуя объяснения, но Рэвенсберд махнул рукой, чтоб она ушла. С настойчивостью своего пола она схватила Рэвенсберда за руку, и тогда он сказал ей, что она получит от него известие в этот день, и высвободился от нее. Ничего более не могла она добиться от него, хотя проводила его за ворота и стояла там, пока он не скрылся из вида.

Герберт Дэн все сидел верхом на калитке, совершенно устав, как надо было предполагать, от болтанья своими руками и ногами. Появление Рэвенсберда, на лице которого выражалось явное бешенство, было для него приятным развлечением.

— Что случилось, Рэвенсберд?

Тот остановился и прямо посмотрел в лицо Герберту Дэну, придавая особенное выражение каждому слову.

— Меня выгнали из замка, сэр.

— Выгнали из замка? — с удивлением повторил Герберт Дэн. — Кто? не милорд? — прибавил он, стараясь придать голосу шутливый тон.

— Я был постыдно выгнан из замка, несмотря на мою продолжительную службу, пинками сброшен с лестницы при леди Дэн и слугах, — повторил Рэвенсберд. — Это сделал мой господин. Но пусть он остерегается, я клянусь, что буду отмщен. Есть некоторые обиды, сэр, которые может смыть только одна месть. Это одна из таких обид.

— За что же это? Чем вы его оскорбили? — спрашивал удивленный слушатель.

— Я старался оказать ему услугу, и мои дружелюбные слова — а они были дружелюбны — были поняты в дурном смысле. Пусть он остерегается, говорю я.

Рэвенсберд пошел дальше, не ожидая ничего более. Герберт Дэн посмотрел ему вслед, будучи не в состоянии опомниться от удивления. Хлыст с серебряным набалдашником теперь лежал неподвижно.