Сергей Голубицкий - Выпуски 2004 года

Читатели, следящие за «Голубятнями», вряд ли заподозрят меня в симпатиях к Адобе. Но: sed magis amica est veritas. Уж не знаю, приложили ли к разработке Premiere руку смежники из Голливуда, но то, что Mediastudio Pro лабали сугубо компьютерные люди, сомнений нет.

28.09.2004

Никифор Свиристухин — тончайший художник настроений, как никто другой чувствующий орнаментальный дух искусства. Если вспомнить слова Дьёрдя Лукача, хоть и марксиста, но величайшего философа XX века, о том, что подлинная эстетика начинается только вместе с орнаментом, а все остальное — от лукавого (да простят мне искусствоведы столь вольную перефразировку венгерского знатока прекрасного), можно с уверенностью сказать: Никифор постиг самую суть своего ремесла. Может быть, поэтому его с трудом переносят коллеги и обожают иноземные тугие кошельки: на последней персональной выставке было продано двенадцать картин Свиристухина — больше, чем за всю историю галереи гранд-отеля «Dedeman».

Читатель догадался, что я вновь изменил Понту Евксинскому и перенесся на недельку в молдавскую столицу, где в конце сентября начинается сезон муста — молодого, едва забродившего полусока-полувина — и творческих премьер. Кишинев и раньше обладал ярко выраженным гуманитарным привкусом, сегодня же, когда в вулканическую пыль разнесены остатки местной электронной промышленности бывшего советского военно-промышленного комплекса, кажется, никого кроме художников, поэтов и рыночных торговцев в городе не осталось. Ах да, еще родители «Молдавской Мышки» — компания RitLabs.

Итак, я сижу на кухне в мастерской Никифора Свиристухина, лопаю умопомрачительные конфеты «вишня в коньяке», заливаю их искрящимся кагором и наполняюсь детской радостью и озорством от хитрых улыбок котов, ворон, пескарей, морских бычков и четырехпалых девушек на густых масляных полотнах, которые Никифор одно за другим выносит из мольбертной комнаты и выставляет передо мной. На мгновение забываюсь и чувствую себя богатым пиндосским туристом, понимающе цокающим и слюнявящим банкноты. Без таких туристов Никифору не вытянуть — манера его письма не оставляет надежд на камерное малевание «в стол»: всякий раз, приступая к новой картине, он выливает на чистый холст море красок, задумчиво смешивает их в самых невероятных сочетаниях и тональностях. Подобное расточительство обходится Никифору в двести долларов ежемесячно на одни только краски.

— Слушай, Серега! Забыл тебе сказать! Я тут компьютер купил и теперь изучаю «Фотошоп»! — Никифор всегда изъясняется восторженно и взахлеб, однако данный контекст (писюк!), обставленный восклицательными знаками, смотрится невообразимо комично, — покатываюсь со смеха и сползаю под стол. Нужно еще знать подоплеку событий. В прошлой жизни (до того как превратиться в самого модного художника Молдавии) Никифор Свиристухин звался Колей Остапенко, был моим соседом по лестничной площадке и другом детства. Глядя на него и тогда и сейчас, я физически ощущаю фаустову остановку времени: все в выражении лица, в манерах, улыбке и мыслях художника выдает врожденное, органическое, героически непоколебимое неприятие мира науки и техники. Трудно вообразить себе человека более далекого от алгебры, червячно-шатунного механизма, микрочипа и ЦПУ. Его рука, филигранно орудующая кистью и шпателем, никогда не разбирала электрическую розетку, не меняла щетки в роторе пылесоса и уж тем более не проверяла уровень масла в автомобильном двигателе. И вот теперь такой человек восторженно сообщает мне о покупке компьютера и работе с «Фотошопом». С трудом прихожу в себя и говорю:

— Коль, ты совсем головой съехал? Зачем тебе компьютер??!!!

— Ты ничего не понимаешь, — заводится художник. — Компьютер — удивительно нужная вещь. С его помощью можно связаться с любыми галереями мира, передать рекламные материалы, буклеты, договориться о выставке.

Коля мечтательно закатывает глаза, однако уже в следующий миг грустнеет:

— Только я ничего не могу в нем понять! Этот Интернет, операционная система какая-то. «Уиндоуз», правильно? Жуть! Слушай, старик, в конце августа я ездил на рыбалку в дельту Дуная! Боже, какая красота, какие краски! А какие караси! Жерехи! Нарисовал там четыре картины! — Коля радостно и облегчением похеривает компьютерную тематику, переключается на приятное и уже мчится в мольбертную комнату, чтобы поделиться ярким светом своих дунайских картин. Не-е-ет, дружище, теперь ты так просто от меня не отделаешься! Я мертвой хваткой впиваюсь в друга и силком возвращаю его к постылой реальности: