Владислав Савин: Взлет Андромеды

— Все как в старом Петербурге — произносит Анна Андреевна, оглядывая зал — блестящие гвардейские офицеры, нарядные дамы, музыка, шампанское. И надеюсь, что больше никаких внутренних потрясений в будущем.

— Товарищ Ахматова! — ответила ей моя Аня, шутливо-официальным тоном — вы помните тот наш разговор в Фонтанном доме, четыре, нет уже почти пять лет назад? Много ли среди тех царских офицеров было "кухаркиных детей" — за редчайшими исключениями, вроде боцманского сына Макарова, в мирное время у них не было шансов подняться выше прапорщика по Адмиралтейству, ведь в Морской Корпус, единственный в Российской Империи готовивший офицеров флота, принимали исключительно дворян. Ну а сегодня — те, кто собрались в этом зале, это наша элита "по праву меча", как говорили в совсем древнюю старину. Что тогда было доступно одной лишь "голубой крови" — теперь открыто любому советскому человеку, будь у него талант и верность. "Иди к нам, ты нам подходишь" — вот только после превращения "людей дела" в закосневшую наследственную аристократию не будет.

— Так ли? — прищурилась Ахматова — у вас, я знаю, есть дети, так неужели их шанс войти в элиту такой же, как у выросших в колхозе?

— Именно так — искренне ответила Аня — конечно, я позабочусь, чтобы для них были открыты все пути, соответствующие таланту и желанию. Но пройти по этим дорогам они должны сами — доказать всем, и себе прежде всего, что они достойны сами по себе, а не по фамилии. Не хочу, чтобы мои дети и внуки выросли ничтожествами — которых нужно везде за руку тянуть.

Верно — старшенький наш, Владислав, хотя одиннадцатый год ему, мечтает военным моряком стать, причем подводником. А согласно закону от сорок шестого года, в военное училище не служившую гражданскую молодежь не берут. Так что, сначала или в Нахимовское, или на флот матросом — правда, весь четырехлетний срок не обязательно, по истечении двух лет, если ты отличник боевой и политической, можешь рапорт подать, и во Фрунзе (надводники) или Ленком (подплав). Там еще четыре года, лейтенантские погоны — и служба не в штабе, а в Заполярье или на Камчатке, где у нас атомные лодки базируются. И лишь дослужившись до каплея, имеешь право на экзамен в Военно-морскую Академию, там еще два года, обычно чин кап-три при выпуске, стажировка старпомом (если прежде не довелось) и наконец, командирство. Годам к сорока, если все хорошо, подрастешь до каперанга, тут уже доступна должность командира дивизиона лодок или флагманского специалиста. Еще от пяти до десяти лет службы без нареканий — и контр-адмиральские погоны. Это сроки мирного времени — если не дай бог, война, и жив останешься и хорошо себя покажешь, будет быстрее. Как на ТОФ после войны сорок пятого года всем отличившимся не скупились на награды и звания, и командиры "белых акул" получали погоны кап-два в двадцать шесть, двадцать восемь лет. За службу в плавсоставе, не на берегу — а подводникам недаром в походе срок выслуги день за два считают. Поскольку и тяготы и риск погибнуть, у них выше в разы.

Анна Андреевна лишь пожала плечами — непонятно, одобряет или нет. Зато Софи, смущаясь, попросила — а расскажите что-нибудь такое, из вашей службы. Если, конечно, не секрет!

Ну отчего не рассказать? Поход, где я участие принимал, на лодке А-11, осенью прошлого года, к Шпицбергену. Отчего потребовалось на борту присутствие замминистра, когда для обкатки молодого командира и комдива вполне достаточно — ну скажем так, потребовалось кое-какие наметки по тактике атомных лодок проверить. Учебно-боевую задачу выполнили, идем назад, в Полярный. Вообще-то атомарины на СФ и Нарвик может принять, и Тромсе, и Печенга, и на Шпицбергене инфраструктура уже есть. Но в Полярном этого побольше, а лодка новая, после похода пусть корпус и механизмы обследуют, как бы не случилось чего. Идем курсом 147 (юго-юго-восток, по сухопутному), четырнадцать узлов (зачем машины перенапрягать), на ста метрах. Все как часы работает, и командир лодки кап-2 Гальчук (уже из послевоенных — но лучший) подготовлен хорошо — по крайней мере, я за ним огрехов не заметил. Могу себе позволить пару часов соснуть — но не удалось. Сигнал по "Лиственнице" (название нашей системы внутрикорабельной связи решили сохранить и для здешнего аналога) — просьба прибыть в ЦП.

Что значит, командир с чем-то столкнулся, что сам не может решить. Так что одеваюсь, как салага по команде ротного "подъем". В голове уже крутится, что случилось? Лодка идет ровно, глубину и ход не меняя, маневр уклонения не совершая (вестибулярный аппарат у подводников, это уже профессиональное). Боевой тревоги нет, уж этот сигнал не спутаешь ни с чем. Да и не полезут американцы в нашу зону постоянного контроля — напомню, что в этой истории СССР принадлежат и Шпицберген, и Медвежий, и север Норвегии, и чтобы тут провокации устраивать, нашему вероятному противнику надо быть совсем безголовым. Неужели с берега прошла команда — вскрыть красный пакет? Так вроде, когда уходили, войной особенно не пахло. Вваливаюсь в ЦП в настроении совсем не благодушном — Виктор Яковлевич, что случилось?