— Не надо, всё в порядке у меня. Лишь ностальгия, но она сама пройдёт — дайте срок.
Степан Василич подтвердил:
— К ним человек намедни приходил, подарок приносил.
Фенечка книжку принесла:
— Послушаешь меня?
— Да-да, конечно же, дитя.
И Билли:
— Послушай, друг, и ты. Эту девочку я излечил от немоты.
— Ты многого достиг в развитии ума — тобой горжусь и кой чему учусь.
— То отличительная твоя черта — красть знания.
— Знакомо мне твоё брюзжание....
Шесть дней прошло — условленное время подошло.
Пред полночью Василича я попросил, храм отворить и в нём меня закрыть до самого утра.
Звеня ключами, он ворчал:
— Что за блажь? Ну, были б вы Хомой, а в церкви панночка лежала....
Полная луна сияла сквозь витражи окон. Под сводом гулко звучали мои шаги.
— В чём-то сторож прав, — Билли сказал. — Насчёт блажи....
— Помолчи. До полночи далёко?
— Хватит времени в дверь постучать или окно разбить, чтоб сторож прибежал.
— Ты трусишь?
— Мне чего бояться? Дрожь чувствую в тебе.
— Страх неизвестности в крови у человека.
— Полночь. Где панночка твоя?
— Да вот она.
С иконы Богородицы спускался силуэт ....
Эпилог
Не пишется. Голова болит. Известно, муки творчества обезболиванию не поддаются. Хотя причём тут голова? Не пишется потому, что не читается, не публикуется, не нужно никому. Казалось бы, о вернувшихся из загробья мертвецах, ну, чем не повесть? Её бы на сценарий положить и фильм поставить — все голливудские шедевры отдохнут.
Напечатала районная газета, знакомые поздравили. Где гонорар? Я спрашиваю, за что трудился? За сомнительную славу?
В толпе недавно услыхал:
— Тот Гладышев писал, что в райкоме партии работал, а после так никем не стал?
А кем я должен стать? Олигархом? Воровским авторитетом? Надыбать хоть какой-нибудь себе колхоз или заводишко при приватизации?
Ну да, я сторож школьный. И ещё бумагомаратель ненужный никому. Сижу и мучаюсь в пустующей тиши, чтоб утром встать в учительской с дивана и побрести искать себе работу. А к ночи вновь вернуться школу сторожить, но, по сути, в ней жить — поскольку нет у меня жилья.
Вот докатился бывший райкомовский инструктор с двумя дипломами — без стоящего дела и угла. Да что там — без семьи. Уж так сложилась жизнь — кидали родственники, обманывали друзья.
Мне б поумнеть однажды и бросить пить, вы скажите. Да что вы — не пью и не курю. И женщинам не забиваю баки. Не потому что я их не хочу. Те, что нравятся, по бедности мне не доступны. Которым нравлюсь я — увы, не вдохновляют. Быть лучше сторожем свободным, чем примаком без любви.
Я офицер запаса после института — по-прежнему считать, так дворянин. Вот эта мысль, однажды зароненная, наверное, сгубила мою жизнь. Ведь благородство в чём? Не прячь глаза перед начальством. Не бойся тех, которые сильней. Не ври, не подличай и не воруй. И с барышнями будь построже — не обещай, чего не можешь.
Вот и скажите мне на милость, с такими принципами чего добиться можно в современной жизни? Дивана школьного? Так на кого пенять?
Я не пенял. Детства мечту лелея, стучал по клавишам пишущей машинки школьного секретаря. Сначала мысли скакунами с крыльями в заоблачной дали носились, а на бумагу не ложились. Потом я их освоил приземлять. И потекли строка к строке, листок к листку.... Но кому? Для кого всё это пишется? Что миру нового сказать хочу? Без публикаций и без критики я — графоман.
Мне надо было б родиться в столице — там есть куда пойти, кому-то показать свои труды. И вдруг — начать публиковаться. Или хотя б в губернском городе. А тут, в захолустье.... Пропадёт бездарно мой талант.
А есть ли он?
Перечитал настуканное на листе. Нет, всё не так, неубедительно, не жизненно, я бы сказал. А главное, язык — какой-то чёртов реп. Нечистый видимо попутал, потратиться однажды и в губернию смотаться на семинар доморощённых литераторов. Там пять часов сидел на мастер-классе малых форм — поэтов и чуть-чуть прозаиков. И в результате язык себе сломал. Вопреки рассудку и замыслу сюжета мне предложенье в рифму завершить охота. Вот что это? Точно — вирус мозговой. Теперь иль к бабушке идти заговорной иль голову долой.
Мысль о суициде не раз являлась мне в тиши ночной. Ну, посудите: я не молод, чтобы с нуля карьеру начинать — нет ни амбиций, ни желаний. Нет стимула — одни лишь оправданья. Не стар, чтоб пенсии дождавшись, почву ковырять в саду. И сада нет. Закончить жизнь сторожем при школе? Достойная карьера! Писателем бы стать.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу