Анатолий Агарков - Как я стал Богом

— И многих вы обнюхали?

Лукавинка заискрилась в печальных глазах.

Что гнетёт тебя, душа моя? Где сестрица единоутробная, Доминика? Неужто...? Не хочется думать о плохом, не время спрашивать — слишком слабенькие искорки в бездонной печали карих глаз.

Женщина — не только украшение любой кампании, но её совесть и порядочность. Увидев за трансформаторной будкой в гурьбе ребят их одноклассниц, успокоился — толковище будет по правилам. Передал ноутбук Веронике и взял инициативу в свои руки.

— Думаю, возникший конфликт исчерпал себя ещё в кабинете: хамство наказано, и у меня даже не возникает желания потребовать от него извинений — пусть останется делом его совести. Если кто-то считает иначе — к вашим услугам. Но прежде позвольте продемонстрировать маленький фокус.

Протиснулся к белокаменной стене трансформаторной будки.

— Билли, помогай.

— Ага, вспомнил. А я смотрю, возомнил себя этаким языческим богом параллельного мира — Футы-Нуты.

— Да, брось. У меня ещё масса вопросов к тебе — обстановка не располагает к диалогу. Ну, я бью?

— Бей.

— А руку не сломаю?

— Сломаешь — вылечу.

— А от позора как спасёшь?

— Бей.

И я ударил:

— Ки-Я!

Рассчитывал выбить силикатный кирпич-полуторник из кладки стены, но он сломался — уголок рассыпался в пыль.

Народ притих.

— А если так по голове, что с ней будет? — стращал и упивался своим триумфом.

— Короче, ребята, — подставил Веронике локоть. — Давайте жить дружно.

Наверное, любой школьнице, тем более выпускнице, приятно пройтись под руку с преподавателем. А меня так и представили — мол, из университета, по обмену педагогическим опытом. Спутница моя шла и рдела.

Посетовала у ворот школьного двора:

— Автобус ушёл — придётся пешком.

— Возьмём такси?

— Нет.

И мне не хотелось.

— Шибко далеко идти?

— Да.

— Ты живёшь...?

— В детском доме.

Потребовалась пауза.

— Билли, это что за искажение реальности?

— Знаю не больше твоего.

— Где Доминика?

— Не ведаю, но я предупреждал: всё с чистого листа, никакого сафари-шоу.

— Обо мне-то должен что-то знать?

— Что-то знаю — золотая медаль в школе, красный диплом в универе, аспирантура.

— Но почему педагогика? Уж лучше бы журналистика.

— Об этом двойника надо спросить.

— А где он? Наверное, в пятках прохлаждается?

— Догадлив.

— Где он живёт — то есть, я?

— На съёмной квартире.

— Прилично. Родители?

— Увы, сиротствуешь.

— Печально. Впрочем, заболтались — рядом дама.

Дама делилась планами на перспективу. После окончания школы мечтает поступить в наш университет, на филфак.

— Большой конкурс? — её застенчивый взгляд вопрошал: "А можете, вы кулаком, как кирпичную стену — бац! — и нет преград на пути в студенчество?".

Да, конечно же, милая — я явился в этот мир, чтобы устроить твою жизнь. Ты, наверное, не представляешь, в каком неоплаченном долгу перед тобой и сестрицею твоей. Ах, Никушки, мои Никушки — красивые, гордые, неукротимые. Какая жестокая судьба разлучила нас в реальном мире. Какой счастливый случай свёл в этом? Но почему грустны глаза, какая печаль грызёт сердце? Открой свою душу, Земляничка.

Детский дом. Серые стены в три этажа, окна без балконов. Двор, сквер, хоккейная коробка. В углу двора беседка, там мат и ржанье, гитара хнычет в безжалостных руках.

— Это пришлые, — супит губки Вероника. — Заставляют наших малышей красть и попрошайничать.

Звучит как извинение, а слышится поручением — Алекс, надо исправить.

— Мы пришли, — повернулась ко мне на ступеньке крыльца. — Дальше провожать не надо.

Хочется возразить — могу и дальше: я преподаватель, меня не остановят вахтёры. Но приходит понимание — за порогом иная жизнь, другой быт и отношения. Возможно, комнаты своей Вероника будет стесняться и одежды домашней.

Нет, не приблизить её симпатии теперь настойчивостью. Скорее наоборот, и я ухожу, попрощавшись.

.... Римма Васильевна пригласила в кабинет.

— Взяли шефство над Вероникой Седовой? Надеюсь, в вас говорят профессиональный долг, человеческое сострадание, и молчат похотливые мыслишки.

— Вы не знаете, что с её сестрой?

— А вам известна их история? Нет? Послушайте, — Римма Васильевна с глухим стуком опустила массивные очки на полированный стол и погрузила пальцы в глазные впадины. Может, то был массаж уставших век, может, слезу выдавливала. — В двухлетнем возрасте девочки лишились родителей, и попали в опекунство к дальней родственнице — особы пьющей и весьма неуравновешенной. Через год она привезла Веронику в сиротский приют. Заберите, говорит, всё равно помрёт. У девочки прогрессировала двухсторонняя пневмония. Врачи её выходили. Теперь вот....