Анатолий Агарков - Как я стал Богом

— От пыли, — Диана. — Пыль здесь вредная, везде норовит влезть. Только это не стекло, а прозрачный полимер.

Подумал, порадовалась бы мама, будь жива, какая у неё русская внучка.

Длинная-длинная оранжерея — вдоль стен причудливые изваяния лунных камней. Когда из-за горизонта выныривает солнце, они начинают расти (прибывать в массе), аккумулируя его энергию.

Паша надумал оставить геологические изыскания и посвятить себя дизайну лунных камней. Диана, похоже, разделяет его пристрастия. Или, может, здесь другое? Более глубокие личностные чувства? Моя дочь, наделённая от природы сверхчеловеческими способностями, готова посвятить себя мужу геологу, дизайнеру, или.... кем бы он там не был. Где же, Дианочка, твои увлечения?

Задаю себе вопрос — будь женщиной, смог бы полюбить бывшего геолога Пашу? Спрашиваю об этом Элю.

— Он тебе не нравится? — Электра удивлена.

— А ты в восторге?

— Отцовский эгоизм, — это Билли влез, и как всегда не к месту.

— В урну хочешь?

— А рискни.

Сволочь. Знает, что без оптимизатора на Луне мне не жить и мгновения — на куски разорвёт внутреннее давление.

Может, действительно отцовский эгоизм? Не скажу, что будущий зять вызывал во мне резкую антипатию. Нормальный парень. Но и всё. Казалось, моей незаурядной дочери пристало что-то адекватное.

Ну, что ж — Паша, так Паша.

Оранжерея лунных камней не пуста — говорю теперь о людях. Они порхали по вместительному сооружению, разглядывали неземные чудеса, любовались. Возникали вопросы, которые достигали сознания Павла и беспокоили его.

— Иди уж, — махнула рукой Диана.

И тот, как гончая, получившая команду "Пиль!", сорвался с места и полетел к кому-то любопытствующему.

Настало время родительского часа.

— Ты любишь его, солнышко?

— Да, конечно же, папка. Как можно его не любить?

Молодо-зелено. Ещё как можно!

— Уймись, — это Эля.

Действительно, у Дианочки праздник, она выходит замуж — чего ж я-то разворчался? Видимо, Билли прав — оставаться надо было в Первопрестольной.

Нет, надо настроиться. Надо полюбить или хотя бы сделать вид, что этот Паша мне не отвратен.

— Билли?

— Обыкновенный отцовский эгоизм. Особый рецидив у старых маразматиков.

Знаю, откуда такое настроение у виртуального брехунца. Как он доставал в Москве за осёдлый образ жизни. И лентяй я, мол, и сибарит. На Земле и во Вселенной дел невпроворот, а я картинки в галереях разглядываю.

Искать, говорил, надо Костю и похищенные души прозрачных. А я ему — возродившийся Костя твоё детище, вот и напрягайся. И с прозрачными не всё ясно — по-моему, у них полюбовное соглашение. От моих дам отстали, тому я рад. Они считают их погибшими — что ж, мне самому искать себе неприятности? Я живой человек, имею право на уют и счастье с любимой женщиной.

Долго так продолжалось, но, в конце концов, угомонился. Сверкает серебряным браслетом на левом запястье да ворчит. А я привык и внимания не обращал. Даже скучновато порой без общения.

— Тебе как понять? Своих детей — один из автоклава, и тот с приветом.

Молчит скрипучка виртуальная.

С отцовской нежностью всматриваюсь в любимые черты.

— Как живёшь? Ты похудела. У вас будет малыш? Первый на Луне?

— Нет, пока не думали. А ребятишки здесь уже есть. Такие лапушки.

Покосился на Элю — всё прахом. Попляшем на свадьбе и на свои палати.

Она сжимает мне пальцы — уймись, не напрягайся, приемли жизнь, как она есть.

Да уж.

— Папка, ты иди пока к Павлу, а я мамочке что-то покажу.

— Платье? — это Эля.

— Ну, конечно.

Дамы удалились, а мне не хочется к зятю. Трогаю причудливое изваяние лунного камня — вот ты какой! Застывшие капли золотых лучей.

— Абсолютное топливо, если бы мы не знали реакции аннигиляции.

Вздрогнул. Обернулся. Люба.

Год прошёл со дня последней встречи. Каких-то двенадцать месяцев, и мы снова смотрим в глаза. И — не поверите — любуемся. Мне кажется, она стала ещё прекрасней. А я? Что она нашла во мне, кроме отметки в паспорте?

— Аннигиляция тоже архаизм — антигравитация теперь правит миром и телекинез.

— Верно, Гладышев. В музее космонавтики реактивные двигатели.

Пауза. Мы смотрим, не отрывая глаз, практически не мигая. Ловлю себя на подлой мысли, что хочу её. А почему, собственно, подлой?

— Билли?

— Мне, что за дело?

— Предатель.

Любина улыбка — само очарование.

— Здравствуй, любимый. Отлично выглядишь.

Воркует,... обольстительница. Впрочем, женщина и должна быть такой. Не увлечёшь самца — останешься без потомства. Таков закон природы. Только Люба — печальное исключение. Миллионы восторженных поклонников, супруг без патологий, а детей Бог не дал. Или не просила?