Анатолий Агарков - Как я стал Богом

Дядя Том:

— В прошлом году приметил, а кто из нас раньше завелся, не скажу — не знаю. Может, и они. Как увидел, говоришь? На перелёт утиный вечерком пошёл. Уж зорька гаснет — летят. Бабахнул. Одна, вроде как, не камнем вниз, а бочком-бочком отбилась от стаи и приземлилась. Убил — не убил? Направление запомнил — думаю, потом посмотрю. Ещё посидел — перелёт закончился, и я поднялся. Пойду, думаю, гляну — всё равно по пути. Совсем темно стало — сапоги едва различаю, где тут утку узреть. Но иду, смотрю под ноги. Стоп! Что за дьявольщина! Вижу тень перед собой. Не сразу сообразил — свою. Вон колпак от зюйдвестки, вон ружьё за спиной. Луна что ль из-за горизонта выскочила — солнцу как бы ни ко времени. Поворачиваюсь — святая дева! — светящийся диск спускается с неба за гору. А от него прожектор по земле шарит — ну, и по мне пробежался. Вон там....

При этих словах охотник махнул рукой куда-то за спину, и мы с Любой дружно глянули в темноту.

Том Дэвидсон продолжил:

— Меня любопытство разбирает — что за чертовщина? Следующим днём собрался по-походному и на ту гору. А потом вниз. Там, на площадке в расщелине, и приметил этих головастиков. Две тарелки стояли борт к борту, а букарашки зелёные суетятся меж них. Это они мне сверху муравьями показались, а подобрался ближе, смотрю — нет, вроде бы люди, только заморенные: ручки тоненькие, ножки того и гляди подломятся. А сами таскают что-то из одной ракеты в другую. Корабли их космические больше на жаровни похожи, только без ручки. Тарелки, одним словом.

Дядюшка Том подкинул в костёр, затащил кота на колени, пригладил и продолжил:

— Домой вернулся, места не нахожу — хочется ещё раз на них взглянуть.

— Вы бы учёным сообщили, — подсказала Люба.

Старый негр хмыкнул и пальцем погрозил:

— Ты наговоришь! Что, мне тут одному плохо живётся? Нет-нет — никаких учёных. Ну, да ладно. Скоро опять за гору собрался. Жаровня одна стоит, второй след простыл, и головастиков не видать. Насмелился, подошёл — все следы осмотрел и сообразил: улетели черти. Ракетку бросили и улетели. Обошёл тарелку эту — скрутить нечего. Из деревца лесенку срубил, наверх забрался, та же картина — окон нет и отломить нечего.

— Так и стоит? — Люба с недоверием.

— Уж с годик как.

— И вы никому не слова?

— Если бы. В город за припасами выбрался, в салуне перебрал и растрепался.

— Кому?

— Разве помню? Только вдруг эта парочка явилась. Нет, люди неплохие — целую коробку виски принесли. Угостили, а потом с вопросами, а потом с просьбами — проводи да покажи. То самое место.... Ну, и повёл — дальше знаете....

— Нам покажите? — спросила Люба. — Девочка — дочь моя.

Охотник покачал головой:

— Не шибко похожа. Скорее на него.

— Это мой муж.

— Да мне плевать! Выпивка у вас есть — что я зазря должен ноги бить?

— Мы принесём.

— Тогда и покажу.

Я тронул Любу за локоть и мысленно:

— Оставь дискуссию пустую. Идём спать — утро вечера мудренее.

Костёр потух, беседа угасла. Одинокий охотник устроил себе ложе под навесом, уступив нам хижину. Глянул на небо, покряхтел, поворочался и застегнул на руке оптимизатор — время эротических снов.

— Билли.

— Всё понял, Создатель.

Мы лежим с Любой в хижине на топчане. В прорехи убогой кровли подмигивают звёзды. В горах они ярче. Я ласкаю жену, но не от страсти, скорее по привычке. И она принимает их (ласки) в душевном спокойствии, думая о другом.

— Ты веришь старику?

— В чём сомнения?

— Что могло произойти с Настенькой и её спутником?

— Попробуем выяснить.

— Ты так спокоен.

— Пока не вижу повода для паники.

— Если что-нибудь случится, начну верить в проклятие генерала. Кстати, чем ты так не угодил деду?

— Был инцидент.

— Небезгрешен ты у меня, Гладышев.

— Каюсь, дорогая.

— Грешишь и каешься — удобно пристроил душу.

— С комфортом.

— А мне хочется плакать, — Люба отвернулась.

Мы рядом — беда общая сплотила, но не примирила. И я повернулся к жене спиной.

Солнце ещё не перевалило через гору — в дверях седая и курчавая голова старого негра:

— Вы, кажется, хотели на что-то взглянуть? Тогда пошевеливайтесь — к закату надо бы вернуться.

На его чёрном запястье серебром отливал оптимизатор — чудесный сон продолжался.

Сборы были недолги. Нет, с полчасика Люба таки потратила на утренний туалет — умылась в роднике, расчесала волосы, переоделась в походную амуницию. А я привык, что за гигиеной тела следит Билли, и эти тридцать минут просидел, наблюдая.