Статуя Анны в португальской Браге
И вот с семьёй Анны случился досадный инцидент. В воскресный день, предшествующий Пасхе, в Иерусалим въехал чудак-проповедник. Синие кисточки-каннафы, свисавшие по краям Его сильно поношенных одежд, выдавали принадлежность к книжникам. Сидел Он на осле. За ослом шли двенадцать босых оборванцев. И потешнее всего — народ! Он приветствовал шутовскую процессию, радостно махал зелёными ветвями пальм, кричал «Осанна!». Балаган, да и только. Так, наверное, думал мудрый и прагматичный Анна, наблюдая из окон своего загородного дома в Ханейоте, что на горе Елеонской, за шествием Шута-Царя с его свитой. До той поры, пока до него не дошли вести из Храма.
Дело в том, что чудак-проповедник, поднявшись из глубокой Иосафатовой долины по крутой уличке Силоамской на священную гору Сион, вошёл в Храм через Золотые ворота. Вместе с ним во внешний двор Храма, во двор Язычников, набилась и часть тех, кто шел за Царём Иудейским. И здесь, в окружении сияющего мрамора, драгоценного кедра и разноцветных каменных плит, Проповедник увидел Великий Базар имени Анны. Были там скотный и птичий дворы. Были дровяные лавки. Были лавочки поменьше, где можно было приобрести всё, что нужно для жертвоприношений, — вино, елей, муку, соль и фимиам. Ну и главное — меняльные лавки, благодаря которым Анна имел свой гешефт даже от грошей, пожертвованных бедной вдовой.
И вот тут-то Проповедник, свив пару пеньковых концов в бич-фрагеллион, начал хлестать честных и праведных торговцев, обвиняя их в том, что дом молитвы сделали они вертепом разбойников. А бич — оружие страшное. Если уметь, конец идёт со сверхзвуковой скоростью, порождая щелкающий звук. Бежали продающие и покупающие, вперемежку с волами и овцами. Падали скамьи торговцев голубями. И, самое ужасное, опрокидывались столы менял-трапезитов, рассыпая драгоценное серебро и золото! И народ присоединился к Царю Иудейскому, умножая ущерб, наносимый скромному бизнесу Анны. А Он ещё «не позволял, чтобы кто пронёс через храм какую-либо вещь» — это ж какой ущерб логистике!
На это наложились и испуги Анны: «чтобы не произошло возмущение в народе», «весь народ побьёт нас камнями». И — «Первосвященники же, и книжники, и старейшины народа искали погубить Его. И не находили, что бы сделать с Ним, потому, что весь народ неотступно слушал Его».
Итак, сделаем выводы: даже двадцать веков назад власть сильных мира сего, тех, кто обладал и государственной, и экономической, и религиозной властью, ограничивалась общественным мнением. Задача мудрого Анны состояла в том, чтобы позицию общественного мнения преломить. Что было дальше — известно. Сплошные оперативные мероприятия да закрытые суды. «И положили в совете взять Иисуса хитростью и убить.»
Предательство Иуды. Допрос в доме Анны. Отречение Петра. Отсылка к Каиафе. Ночное судилище там. Испуганное молчание сочувствующих Назарянину членов синедриона, Иосифа Аримафейского и Никодима. Эти опытные — других в синедрионе не бывало — люди понимали, что в случае явного несогласия их ждёт нож или яд, ведь большие деньги всегда идут рука об руку с преступлением. Рассветное заседание синедриона (возможно, в той самой синагоге, где мальчик-Иисус поражал учёных мужей знанием Закона). Отсутствие смертной казни (Jus gladii), подобающее покорённым народам, — так для этого используют римлян. Суд Пилата с запугиванием римского наместника доносом Тиберию и шефу охранки Сеяну. И последняя попытка римлянина спасти Назарянина. Апелляция к народу. С высоты Лифостратона, украшенного мозаикой помоста перед крепостью Антония, Пилат обращается к народу, запрудившему площадь, к тем, кто неистовствует — «да будет распят!»: «Какое же зло сделал Он?»
А в ответ — точно выверенное умнейшим кукловодом Анной: «Если отпустишь Его, ты не друг кесарю; всякий, делающий себя царём, противник кесарю». (Ин. 19:12) Неожиданные в устах толпы формулировки. Противоречащие массовой психологии, если бы не одно «но».
Ну не мог мудрый Анна предоставить формирование общественного мнения случаю и принял надлежащие меры. Толпу составляли многочисленные слуги и рабы Анны с сыновьями, храмовая челядь, материально пострадавшие торговцы и менялы да дети знатных левитских родов, исполняющие обязанности храмовых стражей-сиганимов. Охлосом, чернью, а не народом (по эллински — лаос) зовёт их евангелист. «Первосвященники и старейшины возбудили народ (научили — эпейсан)... Иисуса погубить». То есть чернью манипулировали в экономических интересах и явно через каких-то медиаторов-посредников, не сам же Анна науськивал эту рвань.
Читать дальше