А время идёт. Тургенев написал «Дворянское гнездо».
Гончаров присутствует на чтении (была такая традиция — читать свои вещи коллегам по перу) и находит, что «Дворянское гнездо» есть слепок с его пока что ненаписанного «Обрыва», о чём и говорит Тургеневу.
Спустя год Тургенев пишет «Накануне» — и опять Гончаров видит в чужом романе свой. Претензии он не таит, высказывается прямо и откровенно: Тургенев из его, гончаровского романа выкроил две повести. Тургенев обиделся: и выкраивать, собственно, не из чего, романа-то нет, и нужды заимствовать не имеет, он и сам не без способностей, и, наконец, и заимствования-то никакого нет, разве это заимствование?
Но слухи ширились и росли: публику частенько скандалы и сплетни вокруг явления интересуют более, нежели само явление. «Об этом обвинении говорили как об одной из новостей дня в разных литературных кружках», — пишет Гончарову старый друг Майков. На Тургенева стали коситься. И как оправдаться, если и сослаться, сравнить не с чем? Этак любого можно обвинить в том, что тот украл ненаписанную повесть, и поди, докажи, что это не так.
Публика с нетерпением ждала дуэли — не словесной, а настоящей. И то: со времён гибели Пушкина и Лермонтова прошло целых двадцать лет, пора бы чего-нибудь новенького!
Подстрекателей хватало. По счастью, Гончарову с Тургеневым на друзей везло больше, чем Пушкину с Лермонтовым. Друзья устроили беспристрастный третейский суд: П.В. Анненков, А.В. Дружинин, С.С. Дудышкин и А.В. Никитенко, собравшись, решили: «Произведения Тургенева и Гончарова, как возникшие на одной и той же русской почве, должны были тем самым иметь несколько схожих положений, случайно совпадать в некоторых мыслях и выражениях, что оправдывает и извиняет обе стороны».
Между писателями установился мир. Худой, холодный, но мир. Публика была разочарована. Тем более что романа Гончарова никто не видел — дело происходило в шестидесятом году. А потом общественные события, в первую очередь отмена крепостного права, отодвинули историю с плагиатом в чулан.
Гончаров по-прежнему чувствовал себя обворованным: у Тургенева-то романы идут один за другим, и скандал не только не вредит ему, напротив, привлекает внимание, а что может вынести на публику он? Планы, сырые наброски? А и закончит он «Обрыв», как воспримут роман? Вдруг сочтут повторением пройденного, перелицовкой тургеневских произведений?
Подобные мысли не только не ускоряют работу, а замедляют её — таков уж характер Гончарова.
Но вот он и на пенсии. Теперь нет нужды каждодневно отдавать силы службе, время сосредоточиться на литературе. Подняться на высоту, к вершинам, там, где воздух чистый и неосквернённый.
Но...
Жила-была лошадка. В молодости она отличалась живой натурой, весёлым нравом и даже порой выбегала на цирковую арену, где выделывала всякие штуки, которые имели несомненный успех. Знатоки утверждали, что у неё талант и, посвяти она себя цирку целиком, из неё выйдет нечто значительное, более того — превосходное. Однако цирковая жизнь показалась лошадке легкомысленной и ненадёжной: сегодня зрители ликуют, а завтра зевают, сегодня есть овёс и сено, а завтра кормушка пуста. И лошадка стала пахать землю, а цирк, что цирк? Не убежит цирк. Вот выслужит пенсию, появится уверенность в завтрашней осьмушке овса, и тогда она отдастся призванию.
Лошадке повезло: она не заболела сапом, не сломала ногу, не надорвалась. Просто состарилась. И когда благодарные и честные хозяева отпустили её на волю, обеспечив до конца дней овсом и сеном в надлежащей пропорции, она побрела в цирк: вот она я, встречайте!
Гончаров, оказавшись на пенсии (1750 рублей в год), прилива вдохновения не ощутил. Роман дописывал, ведомый чувством долга. Но дописал быстро: спустя год после выхода на пенсию он уже передал рукопись Стасюлевичу, издателю и редактору «Вестника Европы». Однако страхи и подозрения продолжали его терзать: не украдут ли роман снова, не перепишут ли на свой лад теперь уже заграничные писатели? Да, заграничные: Тургенев ведь живёт вне пределов России, водится со всякими немцами да французами и, верно, пересказывает им содержание «Обрыва». Разве «Дом на Рейне» Ауэрбаха — не перелицованный «Обрыв»? Разве «Госпожа Бовари» Флобера — не оттуда же?
Наконец, «Обрыв» опубликован: он печатался в пяти номерах «Вестника Европы», с января по май шестьдесят девятого года.
Публика встретила роман сдержанно. Восторгов не было. Причин тому несколько, но важнейшие, пожалуй, заключались в отсутствии новизны — раз и в несочувственном изображении «нигилистов» — два. Разрушители устоев предстают именно разрушителями, и более никем. В пору, когда сочувствовать революционерам считалось признаком глубины ума и тонкости чувств, подобная позиция одобрения не вызывала. Передовые люди качали головами: роман написан чиновником для чиновников, сплошь избитые типы, его нужно сдать в архив.
Читать дальше
