Коллектив Авторов - Цифровой журнал «Компьютерра» № 197

«…вместо слова “река” караульный употребил слово “шибболет”, что означало “небольшой, мелкий водоём”, что было оскорбительным для Иордана. — Вода сошла, и здесь, у переправы, Иордан превратился в шибболет... Расчёт был прост. Караульные добивались, чтобы люди Эфраима назвали Иордан шибболетом, произнеся вместо “ш” звук “с”. И добились, наконец. — Да, мы хотим пересечь “сибболет”, — подтвердили эфраимиты. Бойцы Эмина обрадовались. — Ну, попробуйте ещё раз, скажите слово правильно: “шиб-бо-лет”! — издевались они. Безоружные воины Эфраима предприняли вторую попытку. Но их снова постигла неудача. — Вы — воины Эфраима. Вы пытались обмануть нас! — заключил караульный. Он подал знак, эфраимитам раскроили черепа и бросили их тела в Иордан.

Эмин, рассказывая Ифтаху, что происходило у брода, смеялся. Вместе с ним смеялся и Ифтах» (Лион Фейхтвангер).

Почему важно, были ли люди на переправе скрытыми врагами или преданными союзниками? Борьба с врагом в логике войны оказывается оправданной, но обычно (кроме специфических случаев опознания шпионов и диверсантов) не требует «зацепок» вроде характерных особенностей произношения или внешности. «Шибболет» и иные маркеры нужны, чтобы опознать «неправильных своих», а не очевидных «чужих».

Вам понятно, что «неправильных своих» ненавидят сильнее, чем чужих? Не буду ссылаться на прописные истины экологии, свидетельствующей, что острота конкуренции возрастает по мере сближения экологических ниш. Приведу лучше ещё один литературный пример, из «Все течёт» Гроссмана. Кстати, этот фрагмент помог мне когда-то приблизиться к пониманию личности В. И. Ульянова (Ленина).

«Одна из воспоминательниц описывает, как в Швейцарии отправилась в горы на воскресную прогулку с Владимиром Ильичом. Задыхаясь от крутого подъёма, поднялись они на вершину, уселись на камне. Казалось, взгляд Владимира Ильича впитывал каждую чёрточку горной альпийской красоты. Молодая женщина с волнением представляла себе, как поэзия наполняет душу Владимира Ильича. Вдруг он вздохнул и произнёс: “Ох, и гадят нам меньшевики”» (Василий Гроссман).

Действительную ненависть Ленина вызывает не кровавый царизм, его стратегический противник, а социал-демократы, отличающиеся своей оценкой тактических вопросов. И наверняка между большевиками и меньшевиками были важные для них самих маркерные различия — свои «шибболеты».

Сплошь и рядом неприятие «неправильных своих» оказывается неадекватно, иррационально сильным. Причина такой эмоциональности — врождённая склонность к ксенофобии. Это результат того, что отбор поддерживал парохиальный (приходской) альтруизм, о котором мне уже приходилось рассказывать. С приходским мышлением («свой» — «чужой») связаны и самые возвышенные, и самые низменные черты нашей натуры. Особо остро проблема стоит тогда, когда нужно распознавать «неправильных своих», которые, конечно же, хуже, чем просто «чужие». Помните рассуждения одного известного представителя спецслужб о грани, разделяющей «врагов» и «предателей»?

Мы живём в сложном мире, где перепутаны разные люди. Мы сталкиваемся с самыми разными маркерами, которые, осознанно или нет, определяют наше к ним отношение. Я приведу пару примеров, болезненных для меня самого.

Медицинский факультет нашего университета набирает по нескольку сот арабских студентов в год. Недоучившись у нас, в силу каких-то своих законов они получают возможность завершить образование в Западной Европе. Большинство из них у нас откровенно не напрягаются, попросту пересиживая время. Обучение у них ведётся на английском языке, но некоторые из них не знают и его. Мои коллеги читают в этих арабских группах биологию, и по нашему факультету ходят арабские группы. Они громко говорят и хохочут, не обращая внимания ни на что. Если такая группа стоит в коридоре под дверями аудитории, где идут занятия, ни преподаватель, ни студенты в этой комнате не слышат сами себя. Ни просьбы, ни угрозы, ни ругань практически никогда не помогают.

Выходим мы как-то с моей женой (она тоже преподаёт в нашем университете) в коридор — и видим, как впереди нас из аудитории выходит группа арабов. Им весело, они открывают зонтики и медленно шествуют под ними по университету; мы возмущённо переглядываемся. Я сворачиваю на лестницу и ухожу с этого этажа, а жена, которая идёт в том же направлении, что и они, вынуждена их обогнать (кстати, добиться, чтобы они дали пройти, — тоже нетривиальная задача). Потом она рассказала, что они шли за ней, свистели и улюлюкали.