Эндрю Блам - Сеть. Как устроен и как работает Интернет

Надо ли говорить, что все эти размышления не добавляли мне уверенности? Я ведь отправлялся на поиски чего-то реального, конкретного, доказуемого, но прямо у дверей наткнулся на нечто бесконечно запутанное, вроде развесистой ветки комментариев к какому-нибудь посту. Вопрос следовало сузить, заострить как с точки зрения времени, так и пространства, поставить в фокус конкретный объект, «не идею вещи, но саму вещь» – как выразился по другому поводу поэт Уоллес Стивенс. Важно было не то, где начинается Интернет, а где находится его первое устройство. Что ж, по крайней мере, это мне было известно.

Осенью 1969 года в Калифорнийском университете в Лос-Анджелесе ( UCLA ) была установлена машина под названием интерфейсный процессор сообщений ( Interface Message Processor, IMP ). Руководил проектом молодой профессор Леонард Клейнрок. Он до сих пор там работает, уже не такой молодой, но с вечной мальчишеской улыбкой на лице. Его сайт, похоже, просто создан для того, чтобы направлять к нему посетителей. «Давайте встретимся в моем кабинете, – пишет мне Клейнрок в ответ на мое письмо. – Место, где с самого начала стоял IMP , совсем рядом по коридору». Мы обо всем договорились. Но лишь когда я устроился в тесном кресле самолета, летящего в Лос-Анджелес, окруженный изнуренными банковскими консультантами в мятых рубашках и честолюбивыми старлетками в темных очках, до меня, наконец, дошло все значение этого путешествия: я в самом деле собираюсь «посетить Интернет», пролететь три тысячи миль, чтобы совершить паломничество к месту, которое наполовину существует в моем воображении. И что же я ожидаю там увидеть? Что я вообще ищу?

Наверное, все паломники в какой-то момент чувствуют то же самое. Мы оптимистичные существа. Для иудеев Храмовая гора – начало всего мира, самое близкое к Богу место на земле и важнейшее для молитвы. Для мусульман небольшое квадратное здание в Мекке под названием Кааба – главная святыня, настолько доминирующая в психической географии верующих, что они поворачиваются в ее сторону пять раз в день, где бы ни находились, пусть даже на борту летящего над океаном авиалайнера. Всякий культ, группа, команда, банда, общество, гильдия и так далее имеют собственное значимое место , освященное памятью и наполненное смыслами. У большинства из нас тоже есть свое особенное место – родной город, стадион, церковь, пляж или гора, – которое величественно возвышается в нашем сознании.

Эта значимость всегда в известной мере персонифицирована, даже если поделена между миллионами. Философы любят замечать, что «место» в той же степени расположено внутри нас, в какой и вовне. Можно нанести место на карту, указать его широту и долготу при помощи GPS , собрать на ботинки вполне реальную пыль с очень даже настоящей Земли. Однако это неизбежно будет лишь половина истории. Другая половина заключена в нас самих, в том, что мы знаем об этом месте и как воспринимаем его. Как выразился философ Эдвард Кейси, «как бы мы ни срывали культурные или лингвистические покровы, мы никогда не найдем во всей чистоте места, что скрыто под ними». Вместо него мы получим лишь «бесконечные меняющиеся характеристики отдельных мест».

Путешествуя, мы фиксируем значение того или иного места в своем сознании. Именно в глазах пилигрима место паломничества становится священным, а добравшись до него, он подтверждает не только ее святость святыни, но и собственную значимость. Наше физическое ( physical ) местонахождение помогает нам лучше осознать наш психический ( psychic ) ландшафт – нашу идентичность. Но справедливо ли все это в отношении меня и моего паломничества в поисках Интернета? Я жажду увидеть его важнейшие места, но действительно ли они являются таковыми? А если да, то достаточно ли Интернет близок к религии (как способу познания мира), чтобы посещение этих мест обрело смысл?

Вопрос встал передо мной во всей сложности на следующее утро в Лос-Анджелесе. Я проснулся на заре, испытывая ощутимый джетлаг (тело все еще жило по нью-йоркскому времени), в огромном отеле рядом с аэропортом. Сквозь зеркальный фасад открывался вид на взлетно-посадочную полосу. Я стоял и смотрел, как реактивные лайнеры один за другим приземляются на собственные тени. Почти ко всем предметам в номере были прикреплены маленькие, сложенные вдвое картонные этикетки, и торговые марки на них недвусмысленно намекали, что номер соответствует международным стандартам: кровать Suite Dreams ®, ванные принадлежности Serenity Bath Collection ™, обслуживание от Signature Service . Ничто здесь не было уникальным или местного производства, все привезли откуда-то издалека по указанию той или иной глобальной корпорации. Романист Уолтер Кирн называет «аэромиром» подобные безликие пространства аэропортов и их окрестности. Я попытался устроить себе небольшое постмодернистское развлечение, воображая, что я Райан Бинэм, герой романа «Мне бы в небо» (в одноименном фильме его играет Джордж Клуни). Бинэм только и чувствует себя как дома в этом однообразном, хотя и комфортабельном мире, пусть даже города, в которых он побывал, «уже не запоминаются так хорошо, как раньше».