Евгений Морозов - Интернет как иллюзия. Обратная сторона сети

То, что интернет дает всем возможность руководить, не означает, что никто не должен подчиняться. Нетрудно представить себе, как любое протестное движение может попросту распылиться благодаря легкости коммуникации. Когда любой человек в состоянии послать твит или оставить запись в “Фейсбуке”, он скорее всего так и поступит. Вал посланий только увеличит информационную перегрузку и может затормозить реакцию тех, кто их получает, но это соображение почему-то не всегда принимают в расчет.

Недостаток большинства господствующих интерпретаций цифровой политической деятельности заключается в том, что они чересчур утилитарны (рассматривают вопросы вроде: “Сколько еще кликов – или просмотров, или подписей – в “Фейсбуке” я получу, если потрачу больше денег, времени, помощников?”) и часто не придают значения культурной “подкладке” политики. То, что “Фейсбук” позволяет нам достичь цели X , не так впечатляет, если ее достижение с помощью “Фейсбука” подменяет деятельность Y , которая может оказаться важнее в долгосрочной перспективе. Например, даже при наличии микроволновой печи и замороженных полуфабрикатов, экономящих время, немногие из нас прибегают к этому решению, когда устраивают вечеринку, в частности потому, что в приготовлении пищи, ее поглощении и общении есть нечто, что важнее, нежели экономия времени или денег. Оценка качества жизни предполагает нечто большее, чем простое сложение эффективного и вычитание неэффективного: нужно еще и четкое понимание того, какие ценности важнее в определенном контексте отношений между людьми.

Если авторитарный режим может пасть под напором группы “Фейсбука” (где бы ее участники ни протестовали – в Сети или на улице), значит, это был не совсем авторитарный режим. Цифровая политическая деятельность чаще приносит плоды поздно, чем рано. В долгосрочном плане доступность таких мобилизационных возможностей начинает влиять на глубоко укорененные политические структуры и обычные политические процессы в обществе (авторитарном или нет – все равно). Задача, с которой сталкивается любой человек, пытающийся оценить возможное влияние интернета на совокупную эффективность массовой политической деятельности, во-первых, предусматривает выделение черт и деятельности, существенных для успеха борьбы за демократию в определенной стране или в определенной ситуации. Во-вторых, эта задача требует понимания того, как определенное средство агитации или поддержки коллективного действия влияет на указанную деятельность.

Так, можно смело предположить, что в большинстве государств с сильным авторитарным режимом понадобятся диссиденты – дальновидные, хорошо организованные, но прежде всего отважные и готовые умереть или отправиться за решетку. Ясно, что лишь малая небольшая доля населения любой страны способна пойти на такие жертвы; именно поэтому слово “диссидент” до сих пор имеет героический оттенок. Успехи диссидентов в деле подрыва режима могут быть скромными, однако они в состоянии (вспомните Ганди) подать важный нравственный пример и подтолкнуть к действию своих сограждан.

Заметный политический сдвиг требует принятия не только традиционной политики, но и ее самых жестких элементов: арестов, угроз, пыток, изгнания из университетов. Возможно, Солженицыну и Сахарову, будь у них доступ в интернет, было бы легче донести до других свои мысли и чувства. Однако не обязательно эти двое стали бы более успешными диссидентами. Россию из семидесятилетней политической комы вывело не то, что (или как) они произносили, а то, что они делали: бросили вызов властям, говорили то, что думали, отвечали за свои слова. Диссиденты были больше чем центры сбора и распространения информации, соответственно, диссидентское движение было чем-то большим, чем сеть из таких центров. В основе диссидентской культуры лежали рискованные поступки, которые подтачивали монолитную структуру авторитаризма. Но важнее всего было не то, что делали диссиденты, а то, чего их деятельность помогала им достигать в других сферах.

Распространение инакомыслия всегда зависело от умения диссидентов культивировать мифы о себе, хотя бы для того, чтобы побудить других последовать их примеру. В российском диссидентском сообществе до сих пор с нежностью вспоминают, как Андрей Сахаров и его жена Елена Боннэр тайно ходили в парк с радиоприемником, чтобы слушать и делать транскрипты иностранных передач. Или как чехословацкие и польские диссиденты тайно встречались в горах около польско-чехословацкой границы, садились рядом, будто бы отдыхая, а уходя, подхватывали чемоданчики друг друга (так они участвовали в международном обороте самиздата). Такие рассказы, вне зависимости от того, являются ли они правдивыми, помогали создать образ диссидента. Этот культурный феномен имел огромные политические последствия, пусть он всего лишь побуждал романтически настроенную молодежь присоединиться к движению.