Сергей Лекторович - Сначала будет страшно. 7 жизней, которые мне пришлось прожить, чтобы стать настоящим предпринимателем

Я смотрел на него сверху вниз и не знал, что будет дальше.

Было одновременно и радостно, и страшно.

Радостно от того, что я смог победить «непобедимого».

Страшно от того, что не знал, чем теперь это обернется.

Тут я увидел, что из его глаз пошли слезы. Он встал. Взял свой рюкзак и убежал с уроков домой.

Для меня это был первый мальчишеский урок – победы над своим страхом, кто бы его ни спровоцировал и каким бы ужасным поначалу он ни казался.

Спустя годы в одной из книг по психологии я прочитал про живущих в нас внутренних драконов, которые не дают нам действовать и останавливают нас перед лицом неизвестности.

Мой первый дракон был убит там.

А дальше история повторялась.

Хулиганы, гопники, бандиты, прибандиченные милиционеры – все это закрутилось в калейдоскопе событий, реальность словно проверяла меня на прочность.

Наша семья, как и многие другие в те времена, была в городе пришлой и по местным меркам подчеркнуто интеллигентной.

Мама через раз выходила из набитого суровыми заводчанами автобуса в слезах – просто оттого, что улыбка и просьба «Подвиньтесь, пожалуйста!» в автобусах не работали. Долго не могла привыкнуть, что в Тольятти доброжелательность принимают за слабость. Неласковый нрав горожан она, будучи врачом, объясняла болезнями из-за химических выбросов многочисленных производств. Поэтому все терпела и всех жалела.

Отец знакомился с городом на службе в Следственном управлении. Количество грабежей, разбоев, квартирных краж и особенно угонов автомобилей гарантировали ему почти круглосуточную работу много лет подряд. Возвращался домой он обычно в десятом часу вечера и стучал на машинке обвинительные заключения до поздней ночи. На кухне, чтобы нас не будить.

Квартиру мы получили в 16-м квартале Автозаводского района на одной лестничной площадке с семьей, дочка у которых была наркоманкой. Через несколько месяцев эта квартира превратилась в настоящий наркопритон. Брошенные шприцы на этажах и лестницах, сигаретный дым и толпы не самой благополучной молодежи по вечерам.

Однажды в детскую площадку, во дворе моего друга Арсения, въехала иномарка, за рулем которой сидел только что расстрелянный водитель.

Мир вокруг казался не самым безопасным для рано повзрослевшей девочки, приехавшей в город из деревни, – моей маме, а это передавалось и мне.

Мы жили на две зарплаты бюджетников с обостренным чувством справедливости. Я рос серьезным и домашним мальчиком. В три года переболел геморрагическим васкулитом и потому пропустил детский сад с сопутствующими радостями ранней социализации.

Предпочитал уличной песочнице игру на ковре в гостиной.

Одиночество не тяготило, мама не боялась оставить меня одного, если нужно было срочно бежать в больницу.

Я собирал конструкторы, разглядывал географические карты, играл сам с собой в шахматы, легко справлялся с домашними заданиями и много читал. Жизнь явно готовила меня к карьере типичного ботаника.

На этом пути были некоторые затруднения. Например, когда я носил длинные волосы и выходил на улицу – тут же становился мишенью. У каждой второй лавочки тебя тормозят местные молодые люди, несогласные с твоим текущим мировоззрением. Ты живешь с постоянной угрозой физической расправы, каждый день – вызов. Тольятти времен моей молодости – это город с очень низкой толерантностью. При этом по численности размером с два Цюриха и экономикой на порядок более слабой. Почему? В том числе и из-за агрессивной социальной среды.

Таким образом, запускается механизм самообороны, у тебя возникает бесконечная потребность самоутверждаться и постоянно себя побеждать. Это сублимация духовного роста в нездоровых обстоятельствах, через культивирование внутренней силы. Ты увеличиваешь толщину своего панциря, защиты.

Впоследствии у меня ушло десять лет на то, чтобы избавиться от этого панциря и вернуться к себе самому.

А если бы Тольятти был более толерантным, возможно, я бы нашел свое предназначение гораздо раньше, уже в двадцать лет занялся бы бизнесом, сейчас прошел бы огромный путь, вырастил в своей компании многих классных специалистов, заплатил бы на порядок больше налогов, принес бы своей стране больше пользы.

В прошлом году я был на лекции Ричарда Флориды, американского экономиста, автора теории креативного класса. У него есть такое фирменное высказывание: чем больше в обществе сексуальных меньшинств, тем лучше развивются культура и экономика. Естественно, у меня эти слова поначалу вызвали внутренний протест. Но потом Ричард перешел к аргументам. Он вовсе не утверждает, что именно меньшинства – движущая сила экономики. Просто, по его мнению, есть прямая зависимость между количеством гомосексуалов, богемы, с одной стороны, и творческих личностей, с другой. Но и то, и другое не причина, а следствие – результат жизни в развитой толерантной среде, которая, конечно, благотворна для креативного класса, а значит, и для экономического развития.