Джеймс Доти - Компас сердца. История о том, как обычный мальчик стал великим хирургом, разгадав тайны мозга и секреты сердца

Я чувствую, что все мы связаны между собой. Глядя на другого человека, я вижу в нем себя. Вижу свои слабости, свои неудачи, свою уязвимость. Но вижу и силу человеческого духа, силу Вселенной. В глубине души я верю, что любовь – тот клей, что скрепляет нас воедино. Далай-лама как-то сказал: «Моя религия – доброта». Доброта стала и моей религией.

Я всегда заботился об окружающих, в том числе о пациентах. Вместе с тем, когда учишься раскрывать сердце, это может принести боль. Сильную, порой невыносимую. Так было и со мной. Временами боль не позволяла полностью отдаться настоящему моменту, как мне того хотелось бы. Когда же я по-настоящему раскрыл сердце, как учила Рут, моя реакция на боль изменилась. Я больше не стремился убежать от боли – я стремился принять ее. Вот что позволило мне понять себя и ощутить связь с окружающими. Мои отношения с пациентами изменились. Я трачу больше времени на то, чтобы побеседовать с ними, и стараюсь по-настоящему раскрыть сердце для каждого из них. Я выслушиваю их жалобы, после чего прислушиваюсь к их сердцу – не с помощью стетоскопа, а с помощью собственного сердца.

Стетоскоп изобрели в 1816 году: одному французскому врачу было неловко прикладывать ухо к груди пациенток (как было принято делать в то время), и вместо этого он свернул трубкой двадцать четыре бумажных листа, благодаря чему между ним и пациентом появилось дополнительное пространство. Мне кажется, с тех пор врачи еще больше отдалились от пациентов. Я обнаружил, что больным становится лучше уже от того, что я трачу на них время и уделяю им внимание. Я позволяю каждому рассказать свою историю и признаю чужие страдания, достижения и муки. Во многих случаях это помогает снять боль лучше, чем лекарства, а иногда приносит больше пользы, чем хирургическое вмешательство. И по сей день я твержу студентам и стажерам: пусть современная нейрохирургия требует высочайшей квалификации и разностороннего оборудования, мой успех в качестве нейрохирурга стал результатом того, что я забочусь о пациентах и концентрирую на них внимание.

Еще одной удивительной переменой во мне стало то, что, куда бы я ни пошел, мне повсюду стали встречаться точно такие же люди, как я. Продавец в продуктовом магазине. Ночной уборщик в больнице. Женщина у светофора, которая просит денег у проезжающих мимо людей. Парень, который чересчур быстро мчится на «Феррари». У каждого из них своя история – точно так же, как у меня. У каждого свой жизненный путь. Каждому доводилось испытывать трудности и страдания. От самого бедного до самого богатого – все они такие же, как я.

Я перестал цепляться за историю, которая определяла мою жизнь. Отождествляя себя с нищетой, я продолжал жить в нищете, сколько бы денег ни заработал. Каждый день во время медитации я раскрываю сердце для отца и матери и нахожу в нем прощение. Я раскрываю сердце для мальчика, которым когда-то был, и нахожу в нем сострадание. Я раскрываю сердце навстречу всем ошибкам, что когда-либо совершил, всем глупым попыткам доказать свою ценность миру и нахожу скромность. Я осознаю, что не я один голодал. Не я один испытывал одиночество, чувствовал себя отрезанным от мира, чуждым ему. Я раскрываю свое сердце и нахожу в нем способность связываться с остальными сердцами, которые встречаю в жизни.

Это одновременно и изматывает, и поражает красотой, и кажется странным.

Мне всегда нравилась опера, хотя и не могу объяснить почему. Она вызывает у меня слезы, даже когда я не понимаю ни единого слова. Возможно, дело в чистых эмоциях, в бесстрашном выражении страстей, которые не нуждаются в словах. Оперу нельзя осознать умом – ее можно лишь почувствовать сердцем. Многие хирурги включают в операционной музыку: она помогает расслабить пациента. Исследования показали, что пациенты, слушавшие перед операцией музыку, меньше тревожатся, им требуется меньше обезболивающих и успокоительных препаратов. Как и медитация, музыка способствует замедлению сердцебиения и снижению кровяного давления, а также снимает стресс. Она успокаивает не только пациента, но и хирурга.

Что касается меня, то, когда приближаются критические этапы операции, я ставлю тихую классическую музыку. Ближе к концу я могу прибавить громкость и включить рок-композицию. Что я никогда не ставлю, так это оперу. В операционной я превращаюсь в точный механизм. Может, перед операцией пациенты и нуждаются в эмоциональной связи со мной, однако во время операции им требуются мои навыки, профессиональные способности и опыт принятия сложных решений. Им не нужно, чтобы я оплакивал их на операционном столе. Им нужна моя забота, но это ни в коем случае не должно мешать спасению их жизни.