Владимир Власов - Я – собака Диоген

За столом царило гробовое молчание.

– Что это еще за новости? Какие имена вы себе напридумывали? – обратился Птах к оставшимся. – Что это еще за Тотищев? Это тот придурок, который блюет сейчас в туалете? Так он – Тот, а не Тотищев, так и передайте этому дерьму. А ты, значит, Баталии, бычья твоя душа? А кто мою жену окрестил Бюстмарк? Если хоть раз еще услышу эти клички, всем поотрываю уши. Совсем перепоясались, всякий страх потеряли.

Боги притихли, сидели, не поднимая глаз от стола.

– Ну, что там этот Тот, дерьмо на палочке? Что делает в туалете? Скоро он там еще? Долго мне ждать его? Ну-ка сходи, посмотри.

Бог Амон сорвался с места и исчез в коридоре.

– Как он там? Получается у него? – крикнул старец через некоторое время в его сторону.

– Нет, – ответил Амон виноватым голосом, докладывая. – Никак не может ее исторгнуть из себя. Не идет душа слепого ни туда, ни сюда, застряла в нем крепко. Он и пыжится и выворачивает себя наизнанку, но все напрасно. Может быть, она уже переварилась в его желудке?

– Пусть только попробует не принести ее мне, я обломаю всю трость об его спину. Так и передай ему.

Через некоторое время бледный Тот появился из туалета, между пальцами он держал омытую душу слепого поэта, которая от страха сжалась в комочек. Каким путем он извлек ее – этого уже никто у него не допытывался.

– Прекрасно, – воскликнул старец, получая из рук в руки душу слепого, – это будет для тебя хорошим уроком, впредь на чужой каравай рот не разевай.

Птах бережно сложил все три души философов в носовой платок, завернул их и спрятал у себя за пазухой.

– Завтра верну их им лично, – объявил он. – Ну а сейчас время позднее, прошу всех разойтись по домам.

Боги, не мешкая, поспешно стали откланиваться. Первым выскочил в прихожую собачий бог Анубис, увидев Диогена, поспешно заговорил:

– Извини, брат, не удалось поболтать. Сам видишь, какая катавасия получилась, давай быстрее уносить отсюда ноги. Тебе куда? Ах да, нужно отправить тебя к твоему хозяину? Ты уж не серчай на меня, дорогой. В следующий раз непременно пообщаемся, а сейчас, прощай.

Не успел еще Диоген ему ничего ответить, как его понесло сквозь стены в другой город. Так неудачно окончилась первая попытка Диогена поближе познакомиться со своим богом.

Так посмеялся Кронид, и ему отвечает Афина:

"Нет, мой отец, никогда я мышам на подмогу не стану,

Даже и в лютой беде их: от них потерпела я много:

Масло лампадное лижут и вечно венки мои портят,

И еще горшей обидою сердце мое уязвили:

Новенький плащ мне прогрызли, который сама я, трудяся,

Выткала тонким утком и основу пряла столь усердно.

Дыр понаделали множество, и за заплаты починщик

Плату великую просит, а это богам всего хуже.

Да и за нитки еще я должна, расплатиться же нечем.

Так вот с мышатами…"

Пигрет (VI-V вв. до н. э.)

"Батрахомиомахия" ("Война лягушек и мышей").

Около двух часов дня на кухне у слепого Гомера собралась вся обездушенная троица философов. Хозяин квартиры поил гостей чаем. Из открытого окна с пятого этажа хорошо просматривалась часть набережной и торец гостиницы "Интурист". Кучка иностранцев, собирающаяся отбыть автобусом на экскурсию, еще прогуливалась перед гостиницей и по набережной, где их ловили проститутки-одиночки и при помощи жестов пытались договориться об обслуживании в номерах на вечер или даже всю ночь за очень умеренную цену. Глядя на эту мирную сцену, Грек-философ заметил:

– И что людям не сидится дома, что их гонит в такую даль?

– Ты это о туристах? – спросил слепой Гомер. – Через окно я частенько слушаю их иностранную речь. Кого только здесь не бывает: японцы, немцы, французы, итальянцы. Вот только греков мне ни разу не приходилось слышать.

– Греки сидят дома, – ответил Нивос Родеф. – У них прекрасная страна – сущий рай на земле, нужно быть безумцем, чтобы с Эгейского моря тащиться куда-то в далекую Сибирь к чертям на кулички, да еще летом.

– Так что же их всех гонит из своих прекрасных стран? – повторил свой вопрос Грек-философ.

– Я думаю тело, – сказал слепой.

– А почему не душа? – удивился Нивос Родеф.

– А ты вспомни беседу Сократа с Симмием из платоновского "Федона". Сократ во всем обвиняет тело. Он так и говорит, что тело наполняет нас желаниями, страстями, страхами и такой массой всевозможных вздорных призраков, что из-за него нам невозможно о чем бы то ни было поразмыслить. Я думаю, что нам некогда думать об истине, тело нас загоняет в суету сует, и здесь ничего не поделаешь, вместо того, чтобы сидеть на одном месте и предаваться нашим размышлениям, мы срываемся, как угорелые, и мчимся за тридевять земель, чтобы опять окунуться в другую суету. Ведь как говорил Сократ, что даже войны происходят ради стяжания богатств, а стяжать их заставляет нас тело, которому мы по-рабски служим, по вине тела у нас нет досуга для философии.