Евгений Лукин - Прошка с большой буквы

— Ну как… Начнут всех трясти, с кем он контачил, ну и вот…

Задумался Петька.

— Слышь, — говорит, — а вдруг это не наши его? Вдруг грядушки?

Сказал — будто лягушку за шиворот запустил.

— А что?.. — придушенно сипит Петька, а сам глаза таращит. — Чего он там про нас рассекретил? Вот про них он рассекретил — это да! И про беспилотничков, и про дороги электромагнитные… и что дебилы они там все поголовно…

— Так он же не только нам с тобой! Он, как вернулся, обо всём в хроноразведку доложил…

— Ну вот за это его и…

— Почему не сразу?

— Ну… — замялся Петька. — Выжидали…

— Так «Скорая помощь» же… — бормочу.

— А то у грядушек в «Скорой помощи» своих людей нету! Все завербованные… Пригнали машину времени, подвезли на «Скорой» — и туда!

Совсем зябко стало. Потом сообразил, говорю:

— Ты чо? Сейчас бы знаешь какой переполох был! В хроноразведке… Ты чо! Бывшего сотрудника грядушки украли! Всех бы свидетелей трясли — и нас тоже…

— Да о нём уже забыли все! — убеждает Петька. — Кому он нужен? Подумаешь, отставник, пенсионер… Только мы одни к нему и ходили! А грядушки — они ж мстительные, сам знаешь…

Поговорили так, поговорили и решили всё это дело проверить. Вдруг он и вправду ни в какой не в больнице, а исчез бесследно!

Пришли навестить, банку пива под мандарины заныкали, а нам в приёмном покое говорят: нету его — был, но перевели в госпиталь. Значит, не грядушки, значит, всё-таки наши его упекли… Поехали в госпиталь, а там сидит этакая тётя Стёпа в белом халате и никого не пускает. Вернее, пускает, но только своих.

Сели на лавочку, съели по мандарину. А вокруг чистота, порядок, аж не по себе становится: кустики пострижены, дорожки выметены, вдоль бордюра — плакатики, вроде как в уголке гражданской хронообороны. На том, что напротив нашей скамейки, грядушечник спящим притворяется. И надпись крупными буквами: «Не всяк спит, кто храпит».

Ну понятно — госпиталь хроноразведки!

И тут подсаживается к нам на лавочку улыбчивый такой кругленький в больничной пижаме — и ласково на нас смотрит. Румяный. Седенький. На колобка похож. Мы уже хотели на всякий случай удрать, а он вдруг интересуется:

— Феликсовича навестить пришли?

Растерялись, кивнули.

— Ты — Пётр Безотечества? — спрашивает.

— Да… — отвечает мой дружок, слегка перетрусив. Обычно ж как? Раз Петром назвали, а не Петей, значит, опять из школы исключать собираются.

А улыбчивый этот — весь в щёчках и ямочках — поворачивается ко мне.

— А ты, стало быть, Прохор… староста класса… Что ж, молодцы, ребята, молодцы! Хорошая смена растёт! Я уж, честно признаться, думал, Феликсович опять мёртвых душ в отчёт насовал — чертей хотел ему выписать… А вы, оказывается, и впрямь в природе существуете… Он мне вас как ценных работников охарактеризовал. В частности, тебя, Прохор…

— Меня?!

— Ценный, говорит, кадр, — подтвердил он. — Неделю назад внедрён по заданию в тайную ложу грядушечников…

— Это мы с папкой в гости ходили… — пролепетал я.

— Папка? — обрадовался улыбчивый, даже ладошки потёр. — Папка — это здорово, папка — это прикрытие…

Петька вмиг обиделся, наежинился. Ну понятно: вся слава мне, а ему — хрон сушёный…

— Что же касается Петра Безотечества, — видя это, говорит колобок, причём таким голосом, будто правительственную награду вручает, — то в отчёте он особо отмечен как перспективный агент влияния…

Теперь уже и Петька просиял.

— О! И гостинцы принесли… Давай передам! — Взял у нас пакет, заглянул, нахмурился. — А что ж пиво не догадались в бутылочку от чего-нибудь безалкогольного перелить? Тоже мне юные опера! Учить вас ещё и учить… Значит, так, друзья! Феликсович пока прикован к постели, связь с ним держать будете через меня. Спросите в приёмном покое Герундия Петровича, позовут — выйду.

— А что с Мун… то есть с-с… с Феликсовичем? — спрашиваем робко.

— Так, — говорит, — профилактика…

Встал и пошёл. Я ему вслед гляжу и думаю: ничего себе! Значит, я Мундыча в свой отчёт вставляю, а он меня — в свой?

А плакатик, что напротив нашей скамейки, так в глаза и лезет. «Не всяк спит, кто храпит!» Да уж…

— Это он нас завербовал, что ли, получается?

— А чего нас вербовать? Мы и так хронопатриоты!

— Слушай, а ведь этот нас операми назвал…

— Юными…

— А какие ж мы ещё?

Встали, гордые, и подались на выход.

— А вдруг нам задание дадут, а? Настоящее!

— Какое настоящее?

— Ну… к грядушкам забросят…