Константин Леонтьев - Не откапывай ведьм!

Однако, эти мысли так и не материализовались в действия. Все точки были расставлены уже утром следующего после свадьбы дня. Бондарь проснулся и увидел в спальне жену и тещу, которые совершенно одинаковыми жестами хватали себя за языки, слюнили пальцы и считали «блинные» деньги. Со стороны они напомнили Мишке двух обезьян, суетно пожирающих личинки жуков.

Заметив, что Бондарь не спит, а наблюдает за ними, Элеонора Владимировна смутилась, но ровно на секунду, легонько толкнула Ларису, и с независимым видом удалилась на кухню проверять личной дегустацией оставшиеся салаты.

– Много насчитали? – ядовито поинтересовался Бондарь. В ту пору он еще позволял себе иметь право голоса, даже ироничного.

– Достаточно, – Лариса помахала одной из пачек перед Мишкиным носом и бросила ее обратно в радужный ворох. – На новую шубу мне хватит и даже останется еще на сапоги.

На кухне высоко и фальшиво задребезжал какой-то беспризорный романс. Бондарь прочистил горло и заявил, что нынешняя шуба Ларисы еще вполне приличная. Было ему, конечно, глубоко плевать на эти шубы, но хотелось немедленно начинать противоречить.

– Моя мама, – железным голосом, моментально обледенев лицом, оборвала его Лариса (песнопение на кухне прекратилось), – выложилась на эту свадьбу без остатка. Думаю, что, хотя бы из чувства элементарной порядочности, ее надо отблагодарить. Свою старую шубу я отдам ей. И вообще, ты тут рот не разевай широко. Денег было бы больше, если бы не твои друзья, халявщики из театра. Кодла приперлась будь здоров, а положили меньше, чем сожрали и выпили.

– А ты считала? – запалился и Бондарь. – Водки своей паленой пожалела! Да если бы не мои друзья… Смотрели бы весь вечер, как твои пьяные братики друг друга по полу возят за грудки, да родню дальнюю на заднем дворе мутузят!

– В том числе и твоих дружков. И правильно! Нечего из себя невесть что корчить!

Мишка помрачнел. Он совсем забыл, что осветитель Эдик и Олег Бобров, играющий в этом сезоне Трубадура, пытались вмешаться в устроенную Коляшей и Витюшей потасовку, и сами пали жертвами неконтролируемой агрессии братьев. Боброву, похоже, сломали нос, а Эдик, как и положено осветителю, получил под оба глаза по «фонарю».

– Козлы они у вас, – забормотал Бондарь. – Надо же каких козлов ухитрились воспитать…

– Сам ты козел, – сказала Лариса.

– И если еще раз поганым своим языком ляпнешь что-нибудь подобное, – просунулась в дверь голова Элеоноры Владимировны. – То я скажу сыновьям, и они поговорят с тобой по-своему, чтобы базар фильтровал, фармазон.

Бондарь исподлобья взглянул на тещу, потом на жену и промолчал.

Чтобы дать дальнейшему развитию взаимоотношений в молодой семье наиболее верное направление, Элеонора Владимировна, мучимая после смерти мужа избытком энергии, стала приходить к Бондарям ежедневно.

Возвращаясь с работы, Мишка всякий раз видел из коридора, как ее широкая спина делает полуоборот от стола и появляется мясистый профиль с оттопыренной нижней губой и крупнопористым, вечно блестящим испариной носом, габариты и формы которого точно по копиру достались и Ларисе.

– Ага, – говорила Элеонора Владимировна, – наш футурист явился, Казеин Малевский. Творческая, так сказать, интеллигенция. Денег-то заработал, чтобы кормить тебя?

Бондарь бурчал что-нибудь в ответ, мыл руки и шел ужинать, стараясь не смотреть, как Элеонора Владимировна, страшно скалясь, надвигается железными зубами на бутерброд. Весь вечер она и Лариса чесали языки, красочно перетирали кости родным и знакомым, или принимались воспитывать Мишку, доводя беднягу до трясучки.

Все это страшно раздражало. Мысли о побеге становились с каждым днем все соблазнительней, и однажды Бондарь не пришел домой.

Нет, он не завел себе любовницу. Три дня Мишка проторчал у приятеля, пил водку, жаловался на судьбу и слушал сочувствующие советы. На работу он не ходил, боясь засады. Потом к приятелю вернулась из отпуска семья, и Мишка стал лишним.

Тогда-то его неожиданно и прихватила тоска с одиночеством. Все это время сердце и так неприятно ныло, а теперь затея с побегом показалась вообще глупой выходкой, ничего не решающей, но все усложняющей. Бездомным псом мотался Мишка по городу, без денег, без надежды, и вечером, чуть не плача от жалости к себе, и уже почти любя жену, вернулся.

«Каждому, видно, свое» – шептал Бондарь, поднимаясь по лестнице. «Попробуем принять свою судьбу такой, какая она есть, и найти в ней светлые стороны».