Владимир Федоров: Polo или ЗЕЛЕНЫЕ ОКОВЫ

— Как знаешь. — Басмач ушел, Отец снова остался один. На этот раз совсем ненадолго.

В коридоре послышался звук шаркающих шагов, затем стук в дверь. Через секунду за стеной прозвучало едва слышное слово, которое, скорее всего, заканчивалось на мягкий знак. Гулкий смех— это Басмач вошел в комнату Бочкарева, и затем уже нам знакомое:

— Открывай, жаба, ленивец гималайский, ты же жаба… — Боцман выпрашивал разрешение войти.

— Боцик, как ты меня достал уже, иди над Басмой посмейся, — открыл дверь Отец.

— Пошли вместе, один не пойду.

В комнате Бочкарева дым висел коромыслом. В сизом сумраке виднелся огромный живот хозяина комнаты. Косматые и неровно остриженные волосы его торчали в разные стороны. Такая же старая, времен Очаковских и покорения Крыма, желтая майка облегала далеко не тщедушное тело. Он курил. Сигарету Бочкарев держал в одной руке, другой обнимал какую то растрепанную захмелевшую девицу и что-то шептал ей на ухо. Девчонка очень нескромно громко похмыкивала. Чуть в стороне сидел Гурик, что-то доедая в своей тарелке прямо руками. Перед ним стояла рюмка, как живое свидетельство невоздержания оного. Подле Гурика сидела вторая, и не более трезвая девица, которую в общаге звали Белкой. Боцман был к ней неравнодушен. С края сидел Басмач. Он уже успел закурить, и накладывал что-то из кастрюли, которая стояла тут же на столе. В дыму и сизом сумраке было не видно, чем питаются в этой берлоге.

— Здорово, Отец, заходи, гостем будешь, а ты где этого зверя поймал? Мы же его попастись выпустили. — Бочкарев оторвался от своей подруги и кивнул на Боцмана.

— Здорово, да в коридоре приблудился, плакал, домой просился. — Ответил Отец. — Слушай, Боча, ты мне скажи, почему это у тебя такой огромный живот, никак от пива?

— Не от пива, а для пива, заходи, садись, что делать дальше— знаешь.

— А-а, Ромео, и ты тут уже, выпиваешь? — Отец похлопал по плечу Басмача. — Дездемона твоя осерчает, как узнает, что к Бочкареву приходил. Только ты не кручинься, пошли ее ко всем чертям.

— Отстань, леший.

— Не ласков, собака. Мужики, посмеяться хотите? Басмач сегодня три часа наглаживался, нализывался для Таньки, а та ему чертей за две минуты дала и выгнала. Она даже и не заметила, что Басмач в костюме был. — В комнате раздался смех.

— Это чтобы ты не расслаблялся, Басмач, тебя бьют, а ты крепчаешь. — Хмыкнул Бочкарев.

— Иди, я тебя приласкаю. — Протянула к нему руки Белка.

— Цыц, баба… Когда говорят мужчины, даже горы молчат. — Сверкнул глазами Басмач. — А ты, Отец, еще пожалеешь об этом.

— Гурик, он меня обижает. — Пожаловался Отец.

— Я ем. — Промычал Гурик.

— Ешь, ешь, Гурик. Хоть в это время ты разговаривать не умеешь. Знаете, когда Гурик меньше всего говорит? — спросил Басмач.

— Ну???

— В Феврале. А в Феврале двадцать восемь дней всего. — Продолжил Басмач.

— Зато ты у нас молчун. В институте бы так отвечал, а то на занятиях ты очень напоминаешь овцу. Столько же мысли как в этом скромном животном. — Прожевался Гурик.

— Дайте Гурику чего-нибудь в тарелку. — Под общий хохот попросил Басмач. — Проще всего не открывать рот, чтоб не обнаружить свое невежество.

— Что молчишь, Боцик? — Спросил Отец.

— Да ты что, ладно еще сам стоит и на том спасибо, он так наелся, что, наверное, ничего уже не понимает. — Ответил за Боцмана Бочкарев.

— Я вот стою и думаю, кто мне даст сигарету, тому ничего не будет. — Икнул Боцман.

— Черти, дайте боевику сигарету, Басмач, дай ему, пока бока целы. Разойдется— так и не усмиришь потом. — Сказал Гурик.

— А ты кушай, кушай, Гурик, а то ты такой худенький да бледненький. — Басмач протянул Боцману свою сигарету, сам достал из пачки новую, прикурил.

— Смотри, Белка, Боцмана шатает, как собаку бешеную. — Шепнула подруга Бочкарева, да так шепнула, что все услышали.

Боцман сидел на стуле, слегка покачивался, руками обхватив голову. Между пальцев торчала дымящаяся сигарета.

— Боцик, ты чего носом клюешь? — Спросил Бочкарев. — Не надо было тебе курить, дуралей. Давайте его на кроватку кинем, пусть поспит малыш.

Бочкарев встал из-за стола. Басмач, сидевший рядом, обнял Боцмана за плечи и повел в угол комнаты, где стояли рядом три койки. Бочкарев помог ему уложить тело, сверху кинули покрывало. Боцман делал слабые попытки очнуться, и был очень недоволен, что его игнорируют.

Все расселись по местам, Отец занял место Боцмана. Праздник продолжился.

— Басмач, насыпай, — кивнул на бутылку Бочкарев, — ты у нас сегодня центрфорвард.