Екатерина Лесина - Понаехали! [СИ]

— Я не могу этого допустить!

— Вы, возможно, слишком рано переживаете. Ваш муж, он…

— Мужчина. Он прежде всего мужчина. А какой мужчина не откажется заменить старую надоевшую жену на новую? Молодую, красивую, здоровую…

— Тот, который любит? — предположила Аглая робко.

— Деточка, — баронесса посмотрела снисходительно. — Любовь — это сказка, которая позволяет надеяться…

— На что?

— На все. Не важно. Главное, что он рано или поздно согласится. Поймет. И я должна быть первой. Поэтому, умоляю, превратите его… в жабу, в оленя, в кого угодно!

— Извините, — сила теперь ощущалась внутри клубком теплого солнца. — У меня вряд ли получится…

— Я заплачу, — баронесса схватила Аглаю за руку. — Он богат! Вы не представляете, насколько он богат. И… и я готова! Сколько скажете! Назовите свою цену… что угодно, только… помогите!

— Помогу, — Аглая коснулась лба баронессы, отпуская силу, которая уже устала ждать, когда же ей позволено будет творить. Правда, пока Аглая не понимала, что именно должна творить, но определенно не превращать.

Барона.

И баронессу тоже.

И вообще она взрослая серьезная ведьма, а потому думать тоже должна по-взрослому.

— Роди ему наследника, — сказала Аглая, подумав, что взрослым ведьмам нужно быть снисходительными. И мудрыми. И… и если баронесса родит, то проблема решится? Теоретически.

Та лишь моргнула.

А сила взяла и ушла внутрь её. Провалилась. И если так… то все правильно?

Аглая очень на то надеялась.

Вернувшись на свое место, она еще раз поглядела на барона, что-то втолковывавшего Норвуду. И убедившись, что ни в кого-то Козелкович превращаться не собирается, успокоилась окончательно.

— Видишь, — сказала Аглая кошке, которая-таки забралась в корзинку, чтобы улечься уголком. В кошачьей шерсти копошились подросшие котята. — Я тоже могу поступать осознанно.

Ежи мутило.

Странно. Ему и прежде случалось на кораблях ходить, в том числе и по морю. Море вот могло дурноту вызвать, а озеро… гладкое, будто стеклянное, и ладьи скользят по этой глади лебедями.

Ветер паруса наполняет.

Тишь вокруг.

Благодать.

А Ежи от этой благодати прямо-таки крючит. Он уже и глаза закрывал, и корень кислый жевать пытался, да без толку.

— Тяжко? — поинтересовался Евдоким Афанасьевич, и фиал, который Ежи на грудь повесил, потеплел, налился темною силой.

— Это…

— Вода тут…

— Я заметил.

— Много воды.

— И это тоже заметил, — Ежи приоткрыл левый глаз. Вокруг, куда ни кинь, расстилались воды. Чтоб их… уже недолго осталось. До берега дойдут, а там… разгружать ладьи на волок, и… появилось искушение объявить, что от волока до Китежа Ежи обычною дорогой доберется, верхами, чай, за день-другой управится, но он искушение поборол.

И головой помотал.

Нельзя.

Ни Стасю оставлять с этими вот, которые еще не поняли, во что Ежи превратился, но как поймут… а поймут… рано или поздно поймут.

Он проглотил вязкий ком слюны и потянулся к силе, которую теперь ощущал. Сила эта пронизывала воду и вширь, и вглубь, и… не от неё ли Ежи дурно?

…а каменьев, в которые эту силу упрятать можно, не так и много осталось. Он-то, конечно, к острову наведался. И водяницам поклонился, что бисером мелким, что иглами, зеркалами, бусами да многими иными мелочами, женскому сердцу дорогими.

Мало ли, как оно обернется…

…барана отвел черного стражу. Сам горло вскрыл и, отступив, отвернулся, а как повернулся, то не было на земле ни барана, ни даже следа его.

…книгу унес.

Ни к чему ей, одинокой, на острове оставаться. А вот каменьев драконьих взял пару. На всякий случай. Хотелось, конечно, и все разом, но… куда их девать?

И прознает кто…

В живых не оставят. Так что…

…взял он еще кое-что, правда, пока понятия не имел, что с этим, взятым, делать.

— Не держи её, — присоветовал Евдоким Афанасьевич, все ж таки изволивши показаться. — Позволь сквозь тебя пройти…

— Я пытаюсь, — просипел Ежи.

Чужая сила грозила стереть его, смыть, уничтожить, растворивши в себе. И откуда её столько взялось-то? Озеро ведь обыкновенное. С виду. И… и что Ежи о нем знает?

— Плохо пытаешься. Ты вон весь напрягся, того и гляди лопнешь с натуги, — Евдоким Афанасьевич огляделся. — Лепота… и ничего-то не переменилось…

Ежи сделал вдох, не тот, который воздухом тело наполняет, но силой.

Тяжко.

И все-таки…

…если помалу… не удерживая… только… представить, что он, Ежи, даже не стена — сеть рыбацкая, сквозь которую сила, подобна воде, течет…