Илья Новак - Запретный мир

Выпал, наверное, из поезда. То есть не наверное, а наверняка, больше ему тут неоткуда взяться. И что теперь с ним делать? На крупных станциях и вокзалах существуют, конечно, бюро находок, но здесь… Сообщить, что ли, диспетчеру? Да нет, чепуха, над ним лишь посмеются.

Это, видимо, цилиндр фокусника, тот, из которого достают кроликов и разноцветные ленты. Какой-нибудь секрет в нем должен быть, двойное дно, что ли?

Бел взял цилиндр, покрутил его, зачем-то сунул руку внутрь, а когда вытащил, обнаружил на ладони пыль. Как называется этот материал… фетр? Наверно, в два слоя, а между ними проволочный каркас…

Снизу раздались писк и тихое шуршание. Поставив цилиндр, де Фей заглянул под стол, для чего пришлось низко нагнуться. Из-за дальней ножки на него смотрели два красных глаза-маслины.

Белаван выпрямился и отступил. Вновь раздалось шуршание, и из-под стола вылезла крыса. Большая и серая, с порванным ухом.

Белаван удивленно покачал головой – раньше он здесь крыс не видел. Некоторое время они настороженно рассматривали друг друга, потом крыса попятилась и исчезла из виду. Нет, не она, а он. Почему-то Белу показалось, что это самец. Он подождал, но крыс больше не показывался. Еще раз оглядев цилиндр и пожав плечами, Бел вышел из кухни.

В спальне он зажег лампу, разделся, улегся под одеяло и попытался читать «Гремучий Жорж и Зловещий Трубочист».

«Жорж сделал стремительное движение, меч описал свистящую дугу, и те головы, которые попали в смертельный круг закаленной в вулкане долматинской стали, слетели с плеч. Черепа тварей раскалывались, обдавая пол сгустками костного мозга. За пределами убийственного выпада остался лишь Зловещий Трубочист (хорошо хоть, не Кровавый Проктолог, решил Бел), со страшного, покрытого копотью лица которого не сходила надменная улыбка превосходства».

Нет, это невозможно. Читая в первый раз, он не обращал внимания на стиль и сочные эпитеты, сосредоточиваясь лишь на сюжетах, которые, несмотря ни на что, все же были иногда интересными. Но теперь, когда знаешь, что произойдет дальше, обилие приключений тела и полное отсутствие приключений духа начинало угнетать. Да и сгустки костного мозга из черепов…

Отложив книгу, он погасил лампу.

Счастливой, неожиданной для его мечтательной натуры была способность засыпать незаметно для себя, очень быстро, почти мгновенно.

Белаван де Фей закрыл глаза.

Потом открыл их.

И понял, что прошло уже полночи.

Из кухни доносились какие-то звуки.

Кухню слабо освещали тлеющие в открытой плите угли. Но не только они.

От стоящего на столе цилиндра исходило тусклое серебристое свечение. А еще звучал очень тихий, на грани слышимости, шепот.

– Так, – сказал Бел, отступив к двери и на всякий случай извлекая из-за нее шпагу. – Это… – он осторожно ткнул кончиком шпаги в цилиндр, – что?

Шляпа качнулась, свечение замерцало, переливаясь, словно выплеснулось наружу от толчка. Бел приблизился. Страха он не испытывал вовсе, но это не мешало проявлению здорового инстинкта самосохранения. Так что шпагу он откладывать не стал – сжимая ее, заглянул в цилиндр и чуть толкнул свободной рукой. Даже секундного прикосновения оказалось достаточно, чтобы ощутить тепло шершавой фетровой поверхности.

Цилиндр качнулся и застыл на ребре, наискось к столешнице. Серебристое мерцание, струясь, начало растекаться по столу. Шепот зазвучал громче. Под столом зашуршал крыс.

– Ничего себе! – сказал Белаван де Фей.

Мерцание достигло края стола, медленно перелилось и ленивым потоком устремилось к полу. Крыс возбужденно заскребся.

Внутри цилиндра чернела пустота… Огромная пустота, как с некоторой оторопью понял Бел. И слышался шепот – теперь уже не шепот, а тихий гул, который сливался, казалось, из всех звуков мира…

…из рычания зверей, шелеста листьев, скрипа весел в уключинах и скрипа несмазанных дверных петель, звона стекла, стука копыт о камни, лязга железа, щелканья тетивы и свиста летящей стрелы, небесного грома и плеска капель, падающих в воду…

И даже людских голосов, криков, плача и смеха.

Наполненная жизнью тьма притягивала его.

Краем глаза заметив, что сияние на полу уже достигло ног и теперь взбирается по ступням, Бел склонился ниже, поддаваясь неумолимому притяжению загадочной глубины. В поле зрения осталось лишь внутреннее пространство цилиндра. Оно медленно вращалось, словно гигантская воронка, в которую кто-то сотнями галлонов вливал вязкие черные чернила.