Аркадий Стругацкий - Понедельник начинается в субботу. Сказка о Тройке

В 1925 году с легкой руки в ту пору таинственных Э.С.П., А.Г.Р. и А.М.Ф., авторов книжечки «Парнас дыбом», пошли в ход циклы пародий на тему «Как написали бы современные авторы такой-то классический текст». Да, да, «Про „Собак", „Козлов" и „Веверлеев"», очень хорошо, Сорбонна! Прием подхватил замечательный пародист Александр Архангельский. Полагаю, году в 1937, когда всем культурным людям было приказано при каждом слове поминать Пушкина по случаю столетия со дня гибели, А.Архангельский написал цикл прозаических пародий, избрав в качестве ключевой именно фразу «Я приближался…» Но мы с братьями Стругацкими (как сейчас помню, где и когда это было!) назубок выучили эти пародии в 1948 году по книге Архангельского, изданной к десятилетию со дня его смерти. Цвел тогда обычай особо отмечать (некоторые даже говорили «праздновать») даты смерти, а не рождения, опять же помню, как его увяли в середине 50-тых.

Выучили, потому, что а) они были хороши и б) других не было. Какие там пародии, когда товарищ Сталин, заправляя трубку любимым табаком из ломаных папирос «Герцеговина-Флор», ревниво читал все новинки «художественной литературы», как он это называл, и одних награждал премиями имени себя (например, украинского драматурга Корнейчука — пятикратно; а не приведи бог, память о нем сохранится лишь благодаря широте познаний Р.А.Хлебовводова в поэзии, каковой род занятий Корнейчук почему-то себе изначально отверг), а других дозволял желающим извести насмерть или около того! Э.С.П., как потом выяснилось, семнадцать лет в лагерях доверяли ТФТ («Тяжелый Физический Труд»), а не пародии писать. Двое других «молодцов-харьковчан», как их назвал Маяковский, бога благодарили за решение, что он их вообще не называл. Верно вам говорю, Архангельскому дали выйти только потому, что помер. Живым читать пародии помершего на свои персоны — это, знаете ли, особый пир души. Не верите? А вы попробуйте.

Но я со Стругацкими были мальчики, то немногое, что я с ними знали о тогдашних зверских играх дяденек и тетенек, меня и их мало занимало, мне с ними хотелось смеяться. От Архангельского было смешно, это раз; исходило подталкивание к парнасским кладам, это два; начиналась наша литературная учеба (не журнал, от Горького заведенный, а в натуре), это три. А пушкинская фраза, получив именно от Архангельского правофланговый статус, стала мне и им вроде шифрованной вывески «Заходи, не пожалеешь, тут веселье для души». Вот как они хитро подсказали мне: «Купи», когда под конец 1965 года я увидел «Понедельник» в книжном магазине (тогда вполне можно было купить новинку, зайдя в магазин после работы, честное слово! и я так и поступил). Я был тот, на кого они рассчитывали, а они были те, на кого рассчитывал я. С тех пор я не раз с горечью убеждался, что у вас обонятельная глухота на такие затейливые феромоны знакомства, племя младое, не знакомое с утварью времен вызревания одного из ваших излюбленных творений изящной словесности.

И тем не менее, «Понедельник» вам дорог. Иначе, чем мне, но дорог. Что ж, значит, книга многопространственна. Многопространственность сулит книгам долгий век, говорю это с благодарным и доброжелательным чувством. Но не собираюсь толковать, какие именно из пространств вам милы. Вы и сами это знаете, а я и так рискую прослыть занудой, силясь объяснить, что именно и почему было и есть любо в «Понедельнике» мне. Перечитал написанное — грустно стало: потусторонне выходит, будто я и впрямь разъездной лектор на хлебах «вечерних университетов культуры» тридцатилетней давности. Но инвалиду не возбраняется чуток посипеть о времени, когда и он резвым козликом шел себе в лес погуляти с рожками и ножками на местах. Так я — про время.

Отсюда поглядеть, так оно с весны 1953 года как бы само что ни день, а чуток разворачивалось ковром нам под ноги. До лета 1956 года и впрямь празднично: что ни день, то подарок. Начальство мироволило себе, а мы наивно думали, что нам. С идиллией покончило Будапештское восстание. Начальство перепугалось смертельно: стоило-де только позволить себе долгожданный перекур, крышку над кастрюлей с нами приподняло и оттуда поперли «пережитки капитализьма» (слова на «изм» произносил с мягким знаком «наш дорогой Никита Сергеевич», как положено было его именовать; так назывался фильм о нем; вот откуда «изьмы» в речах А.А.Выбегаллы, преступные с точки зрения актеров краснознаменного идеологического сектора ЦК). Стало быть, кастрюлю придется захлопнуть и держать всем весом с горьким чувством допущенной оплошности. Но захлоп снова начал слабеть, и в 1961–1963 годах опять пошла эйфория. Было чувство восхитительной раскованности, свободы над головой для роста. Хоть и несуразные, а открывались новые возможности — вроде инициативы издательства «Детская литература» выпустить в свет «Понедельник». Ну какая это, к черту, детская книжка! Пространство школьнического восприятия в ней вопиюще мизерно, исчерпывается игрой на прологе к «Руслану и Людмиле» и двух-трех мультифильмированных русских сказках, но ведь вышла же, вот что главное! Хмелила цыплячья вера, что коршуны не вернутся в небеса, что на шее не петля, а безумной красоты оригинальный галстук.