Шимун Врочек - Бумажные кости

Планкет мотнул головой. Черт! Это была какая-то неправильная Полина. Он прыгнул в сторону, уворачиваясь от руки Крокуса. Лихо перескочил через разложенные на полу инструменты, чуть не запнулся о толстенную книгу в грязной обложке «Охотнич…» , но сумел удержаться на ногах. Победно выпрямился. И наступил на масленку…

Но ведь Полину по-прежнему играет Бригитта Амундсен? Разве не ради Бригитты он тщательно оббил тканью искусственного питона?

Планкет скользил вперед, ветер свистел в ушах. Планкет скользил вперед, ветер свистел в ушах. Стена неумолимо приближалась. На мгновение Планкету показалось, нет! он вспомнил , как должна выглядеть Полина — не рослая нордическая блондинка, а миниатюрная девушка, ловкая, смешливая, с каштановыми кудрями. И зовут ее не Бригиттой. Ее зовут…

В следующее мгновение он врезался в препятствие всем телом. Стена оказалась на удивление твердой. Добротная стена, облицованная гладким серо-зеленым мрамором… Планкет вяло соскользнул на пол, как брошенная на волнорез медуза. Мир вокруг стал бело-черным, раздробился под лучом проектора.

Прислонившись затылком к стене, Планкет отрешенно наблюдал за «НОВЫМИ! УЖАСНЫМИ!» приключениями. Только в этой серии не было Полины — очень жаль. Зато были Фласк и Шульц, за которыми гонялся разъяренный убийца. В голове клубился липкий стеклянный туман. Затылок холодило.

Изображение плоское, зернистое, как в заезженной серии «Скрюченной руки», пленка с царапинами. Невидимый тапер играет веселенькую мелодию на старой пианоле — мимо нот, мимо ритма и откровенно мимо происходящего. Только иногда каким-то чудом музыка сливается в целое с действием — и тогда момент приобретает необыкновенную выразительность.

И вот этот момент. Господин Шульц, лишившийся телохранителей, оказывается на равных с авантюристом Фласком. Они загнаны в угол среди скелетов и чучел, и оба понимают, что скоро окончательно присоединятся к этому обществу.

Фласк, побледневший, в засаленной жилетке, с черной бородой, окаймляющей круглое лицо. В глазах его — отчаяние.

Титр в левом углу: «На помощь!»

Шульц, который не может поверить, что внезапно лишился всякой власти над происходящим. Булавка на лацкане — красный глаз кальмара, загнанного в колбу. Это злит Шульца больше всего. Ничего не сделать. Не уговорить. Стихийное бедствие, а он даже без зонтика.

Титр в правом углу: «На помощь!»

Напротив этих двоих застыл Крокус. Громадный рослый негр, быстрый и сильный. Нет, не человек — дикий зверь, леопард в твидовом пальто! Он весь как выпущенная на полном ходу торпеда…

Титр в центре: «НА ПОМОЩЬ!!!»

— Кричи, — прошептал Планкет. Единственное, чем он мог помочь другу в эту минуту — советом. Даже если Фласк его точно не услышит.

— Крокус, какого кальмара ты делаешь?! — закричал Шульц. — Ты рехнулся? Это же я!!

— Киты в моей голове, — произнес Крокус. Таким голосом могла бы говорить треснувшая хрустальная ваза. Негр раскинул руки. — Они кричат. Они все время кричат, что мне делать? Мавра больше не слышно из-за этих проклятых криков. Мавр предал бедного маленького Сэмми. Бедный Сэмми, ему плохо.

Фласк не сразу понял, кто такой Сэмми. Вот эта живая циркулярная пила, черная, как самый закопченный грешник из глубин ада — Сэмми?

— Мавр ушел, он забыл про Сэмми… А за Сэмми пришли киты, киты забрали его душу. Они хотят и ваши души тоже… Киты говорят Сэмми — лицо твое черно, но кровь твоя красна. А ваша кровь красна? Киты хотят знать.

Какого черта?! Фласк не понимал. Это же всего лишь строчка из «Левиафана». Опера, признание в любви… Почему же тогда так страшно?

Потому что чертов Крокус верит. И собирается их убить.

Фласк сделал осторожный шаг назад. Надо улизнуть, пока негр внимает своим китам… В следующее мгновение что-то пребольно ткнулось певцу под лопатку.

Нож, успел подумать Фласк, прежде чем открыть рот и издать лучший вопль в жизни. Это проклятый нож по имени Мавр, думал он, крича. А еще у меня отличное долгое дыхание.

Шульц почувствовал, как на затылке зашевелились волосы. Второй раз за сегодняшний день он услышал это . Голос! Голос! Такого голоса…

Господин Шульц стоял и слушал. В мире не осталось ничего, кроме этого темного тембра с прожилками меди. Голос, который овладевал душой…