Юлия Горина - Ошибочка

— Ладно, Лакайль. Вернемся к этому разговору позже, — сказал он непривычно мягким и утешающим тоном. — А сейчас отправляйтесь — ка в нашу реабилитационную клинику, пусть вас обследуют как следует и подлечат вам нервы. После больничного я дам вам отпуск, нужно непременно хорошенько отдохнуть.

— Вы полагаете, я с ума сошел?..

На Лакайля стало жалко смотреть.

— Я полагаю человеческое сознание блокируется при определенных нагрузках физического и психологического характера, и тогда оно прячется за знакомые и эмоционально близкие образы…

Лакайль мучительно морщил лоб.

— Ну — ну, не переживайте. Вы не первый, кто переживает подобное, те люди вернулись к нормальной жизни довольно быстро, так что не сомневайтесь. Мы еще с вами поработаем.

Профессор понимающе и сочувствующе смотрел на Лакайля, когда на прощанье жал ему руку.

— Вы все равно герой, капитан. Я восхищен вашим мужеством.

Когда за спиной Лакайля закрылась дверь, он прижался к холодной стене воспаленным лбом. Что же это? Целая жизнь в чужом мире… Как же вечерние разговоры с Елисеем, как же тот жуткий голод, и Ахава с Иезавелью, и…

Его тело еще помнило холод ночной пустыни и зной полуденного солнца, и прикосновение пропыленного с дороги хитона…

Но какая — то часть сознания Ила протестовала, и память услужливо рисовала мультфильм о приключениях Илии — пророка, который он так любил ребенком, и образок, который мать надела ему на шею перед полетом.

Он запустил руку за ворот, вытащил цепочку и всмотрелся в образок. Так и есть, его святой покровитель — Пророк Илия..

Грабовски задумчиво раскачивался в своем кресле.

Четыре прыжка — и совершенно одинаковый результат.

Один пилот не вернулся. Один по возвращении описал биографию короля Артура со всеми нюансами поиска чаши Грааля, другой — историю Имхотепа. Третий, Лакайль, объявил себя вторым Илией. Бортовые компьютеры во всех трех случаях по какой — то причине удаляли все данные о местонахождении корабля в период между прыжками. Черные ящики ничего не фиксировали в этот же отрезок времени.

Надо будет тщательно проработать следующую попытку прыжка, привлечь всех лучших психиатров, электронщиков, инженеров — должна же быть какая — то разгадка!

Грабовски знал, кто будет следующим испытателем. Он столько лет бился над проблемой пространственного искривления, что заслужил возможность опробовать проект на собственной шкуре, и никто больше не сможет ему это запретить, ссылаясь на важность и значимость его персоны для современной науки.

«Решено».

А сейчас ему нужно спешить с отчетом к начальству.

И вдруг на выходе его осенило. А что, если все — таки они и правда попадают в прошлое, вместо пространственного искривления попадая в искривление времени? Что, если ошибочка, крошечная, маленькая ошибочка в его расчетах является на самом деле величайшим открытием? Ведь если что — то сделать в прошлом, то, вернувшись в настоящее, прошлое уже окажется историей, и ты сам, будучи частью настоящего, окажешься под влиянием этого прошлого! Тогда понятно, почему испытатели сначала искренне отстаивают правдивость своих отчетов, а через какое — то время сами удивляются, что могли такое написать. В летных учебных заведениях ни историю религии, ни литературу Англии, ни историю Древнего Египта не читают, и люди просто не знают тонкостей этих историй, и потому никак не соотносят их с собственным опытом. Бедняга Аль Мади божился до слез, что вообще не знал что такой египтянин как Имхотеп жил когда — то на свете.

Грабовски на секунду замер. Но ведь тогда получается что настоящее неизменно? Но как проверить это и как доказать, если сделанное тобой всегда было и уже является историей?

Оставить какую — нибудь записку в прошлом чтобы ее нашли в настоящем? Несерьезно. Она может быть случайно уничтожена, и в итоге никакого доказательства не будет. Оставить там предмет? Бластер например?.. Тоже ненадежно. Построить что — нибудь такое — эдакое? Тоже не вариант, что — то разрушится, что — то истолкуют задолго до нынешнего времени, и когда ты сам вернешься, то окажешься уже под влиянием академических выводов, и пирамиды для тебя уже однозначно станут гробницами фараонов, а Стоунхендж — древней обсерваторией. Попробуй докажи, что ты его построил — и окажешься за счет своей организации в дивном санатории для Наполеонов, Цицеронов и Тутанхамонов. Человеческий мозг обожает мыслить клише, чтобы не перенапрягаться.