Марина Суржевская - Дикарь

Оттого и кольнула нутро давно забытая жалость, заставила подойти к слабо освещенному окну. Я всего лишь хотел предложить хлеб и сыр для девочки. А в том окне была она — без одежды, закутанная в лунный свет, словно в вуаль. С узкой спиной, золотистой кожей и ямочками на пояснице.

Она оказалась не такой. Совсем не такой, как я представил, услышав имя София Лэнг. Ожидал, что увижу девицу во вкусе брата. По крайней мере, раньше он любил девушек высоких, изысканных и родовитых. Таких, что приезжали в академию с личным водителем, и тот держал бежевый зонтик с оборками, пока хозяйка преодолевала десять шагов до ступенек. Таких, что носили платья приглушенных тонов с тиснонским кружевом по вороту, тонкие перчатки в любое время года и лаконичные жемчужные подвески. Таких, что всегда завтракали яйцом пашот со спаржей и никогда не ели сладости, дабы не испортить фигуру.

Девчонка, стоящая на пороге, точно не вписывалась в любимый формат Гордона. Она оказалась невысокой, большеротой, с глазами, цвет которых было не разобрать в сумерках, и явной россыпью золотых веснушек на вздернутом носу. Из-под сдвинутой набок бархатной шапочки выбивались буйные кудряшки — рыжие даже в сумерках. Платье синее, сверху — малиновая накидка, с белым мехом по краю, на ткани примостилась брошь в виде крупного цветка — яркая, кричащая. Перчаток не было. Жемчуга — тоже.

Трудно поверить, что именно эта особа стала женой моего брата. Гордон всегда выбирал самое дорогое, и каким немыслимым образом причислил к этому Софию — было непонятно. Судя по всему, девушка еще и босячка, раз после расставания с супругом приехала в эту глушь, на развалины старого дома.

В общем, девица вызывала недоумение. Ребенка я не рассмотрел, она пряталась за синюю юбку, и я видел лишь бледную ладошку да край щеки. Лишь по одежде определил, что это девочка.

Впрочем, мне не было дела ни до самой Софии, ни до ребенка. Я желал лишь одного, чтобы незваные гостьи как можно скорее убрались из моего дома и не нарушили благословенный покой.

И зачем только подошел к тому окну?

Потому что в свете свечи, с распушенными волосами она оказалась совсем другой. Белая кожа светилась, а золотые веснушки на плечах и спине хотелось тронуть губами, лизнуть, как коричневый сахар на ванильном пирожном. Она вся была словно присыпана солнечными искорками…

В пыльное окно было видно лишь узкую спину, плечи, волосы, но этого хватило, чтобы воображение нарисовало остальное.

И сразу пришла боль, кольнула в виски. Я зашвырнул подношение в кусты и бегом отправился к себе, молясь, чтобы приступ не свалил раньше, чем доберусь до комнаты. Хлопнул дверью, опустил засов, метнулся к комоду. Торопясь, вытащил пузырек, глотнул мутную жидкость. Противная горечь разлилась по горлу словно отрава. Хотя это и есть отрава. Сейчас, сейчас, должно подействовать… Только бы подействовало! Даже вытяжка мандрагоры не всегда справлялась с моими приступами. Боль уже лизала тело изнутри, чуть-чуть — и вцепится зубами, отгрызая куски. И следом навалился страх. Ужас перед предстоящей агонией. Привыкнуть к этому невозможно, как и перестать бояться. Страх — извечный мой спутник. А все из-за девки! Зачем она явилась сюда, зачем приехала? Ведь я почти научился себя контролировать, почти справился! А один взгляд сквозь мутное стекло — и вот он снова, приступ во всей красе.

Не сдержался, упал на колени, сдавливая руками виски. Казалось, голова вот-вот треснет, разорвется, как переспелый арбуз, и наружу полезут мозги. Или это уже случилось? По ощущениям так и есть. Надо в подвал…

Покосился на ящик комода, желая выпить второй пузырек. Но нельзя. Надо продержаться на одном. Ползком двинулся к лестнице, подняться уже не мог. Тело дрожало, мороз сжирал внутренности, сухожилия и мышцы.

Почему в этой лестнице столько ступенек?

Перевалился через порог комнаты и ногой толкнул дверь. От простого движения внутри снова взорвалась боль, и я взвыл, не сдержавшись. Почти ничего не видя из-за пелены перед глазами, осмотрел печати на руках и груди. Спину, понятно, не видно, но вроде все на месте. Только бы не рвануло…

Агония заставляла кататься по ледяному полу и скулить, но я этого почти не понимал… Лишь билась внутри мысль: «Проклятая девка. Проклятая девка, что явилась сюда и спровоцировала приступ. Чтоб она в помойную яму провалилась…»

Проснулась я от голода, что и неудивительно. Осторожно отодвинула свернувшуюся под боком Линк и поднялась. Потянулась, выходя из чулана, зажмурилась. Утренний свет заливал холл, и сейчас в нем не было ничего пугающего. Просто захламленное помещение. Когда-то даже красивое. Я рассмотрела узор на штукатурке и сбитую лепнину на потолке. Да, много лет назад это был роскошный дом.