Тим Вернер - Мы, монстры. Книга 1 - Башня [СИ]

“Что ты ко мне тянешься? — удивился Нивен. — К отродью своему тянись”.

И решительно направился к люльке. Существо в ней все не замолкало. Нивен никогда раньше не видел таких маленьких существ. Мелкое, отвратительное, пищащее так, что хотелось поморщиться. И отвернуться, чтобы больше не видеть. И как-то заткнуть, заставить замолчать. Нивену подумалось, что так смотрят на него самого. Как он сейчас — вот на это.

“Я хотя бы так не ору”, — подумал он, склоняясь ниже.

Оно вопило и дергалось так, будто его уже режут. И словно пыталось выпутаться из белоснежной пеленки. Такой же белой, как стены вокруг дома, как чертовы башни Нат-Када. Хорошо, сам дом был деревянным — мраморные башни так просто не сожжешь.

На подоконнике лежала такая же белая подушка. Вышитая цветами и узорами. Маленькая, но чтоб заставить это существо замолчать — вполне подходящая. Нивен взялся за нее — та стала кроваво-грязной в руке. Нивен удивленно посмотрел на руку: не успел заметить, когда испачкал ее в крови.

А потом под ногами затрещал пол, Нивен выпустил подушку, подхватил орущее существо и одним прыжком оказался на подоконнике.

Он ничего не почувствовал тогда. И ни о чем не подумал. Он просто действовал. Он всегда так делал. Еще один прыжок — и он на земле. Не глядя выбросил руку в сторону собак, которые рванулись было снова к нему. Бездумно бросил:

— Стоять… — и растерянно покосился на сверток во второй руке.

Дом за спиной снова затрещал, застонал, будто стонал его дух, живший тут уже не одно столетие, а теперь попавший в огненную западню.

Нивен решительно двинулся к забору. Покосился на существо в руке. Оно уже молчало, теперь просто смотрело на него. Пристально, внимательно, будто пыталось запомнить.

“Запоминай, — подумал Нивен, — кошмары тебе обеспечены. Когда вырастешь и сможешь за себя постоять — приходи”.

Забор на обратном пути он преодолел так же легко. И подумал, что сверток надо бы развернуть прежде, чем подбросить под чью-то дверь. Потому что простыня уже не белая — в крови и саже.

Потому что его руки — в крови и саже. Может, он и не пачкал их кровью только что. Может, в них впиталось столько крови, что теперь проступает наружу. Сквозь кожу.

И немного жжет.

И лишь потом, намного позже, он понял: так чувствуется ожог. До того дня Нивен никогда не ощущал боли от ожогов. Ни от ожогов, ни от порезов, ни от бесконечных синяков и ссадин. Едва заметно зудили переломы. Больше ничего. Наверное, потому он так хорошо помнил тот день. Даже сейчас, после нескольких северных зим, после многих десятков новых работ, новых ожогов, ссадин и порезов.

Что-то изменилось тогда. Если бы Нивен мыслил категориями Бордрера, он бы определил: в тот день он сломался. Но Нивен не знал, что сломался. Он даже не знал, что Бордрер недоволен его работой. Работу-то он выполнял.

Он просто не трогал тех, кто подворачивался под руку случайно.

Рев прилетел издалека, его подхватило мощное многоголосое эхо, и показалось, что ревет не один — ревут десятки голосов. Стены дрогнули, дворец будто слегка шатнуло. Или скалу, на которой он стоял. Или это показалось Дэшону, потому что шатнуло его самого — он был единственным здесь, кто вздрагивал, если пугался. Остальные застывали каменными изваяниями, чтоб через мгновение броситься в бой.

И испугался он впервые за много лет не на шутку. Рев был слишком чуждым: не человеческим, не звериным?, потусторонним. Будто одной из черных скал сдел?али очень больно, но этим лишь разозлили — и она взревела.

Эхо все еще разносило отголоски, а Дэшон все еще пытался выдохнуть, когда за окном оглушительно свистнули. Этот свист знал весь Даар. Этим свистом Каарэй призывал Мирта — свою дикую виверну.

“Идиот, — подумал Дэшон, — истинный даарец и сын своего отца…”

Рен был таким же — тоже сначала бросался в бой, а потом уж думал, стоило ли. Или не думал вовсе. Теперь и Рэй туда же. И в каждой битве — он, старший принц, уже десять лет наравне с отцом и его воинами принимает участие в походах — бросается в самую гущу, в кровавую кашу. И сколько ни говори ему: “береги себя”, плевать на это он хотел.

В этом Рэй был похож на Йена: обоим было плевать на слова Дэшона.

А отец — того Рэй слушал — бывало, отчитывал его за безрассудство, но даже не пытался скрыть гордую ухмылку: смелого наследника воспитал. И какая разница, что идиота…

И виверна была ему, идиоту, под стать.

Мирта Рэй нашел после своей третьей битвы — кровавой и долгой бойни с великанами за Мохов кряж. Великанов оттеснили за скалы, а возвращаясь назад, на одном из каменных уступов, в кровавых ошметках, оставшихся от гнезда дикой виверны, Рэй заметил живого детеныша. Детеныша хотели, как полагается, добить, — дикие не живут в неволе — но Рэй не позволил. Оставил при себе.