Ольга Онойко - Рентген [сетевая публикация]

А Марья про сестру свою младшую, Варю, рассказывает.

Семья у них потомственных ясновидящих. Прадед их великий был ясновидец и герой. Разведчик. Ему в Твери памятник стоит и улица его именем названа. Жила в Твери семья прежде, лет пятнадцать только, как в столицу перебрались…

Сестра Варя — Марье погодок, но были они всегда как близняшки. Очень любили друг дружку сёстры, не ссорились никогда.

Обеим могущества родового досталось полной мерой. Варе — вроде как даже больше.

Только дар — это одно, а мозги — совсем другое. Выросла Варя, как сказать-то… не очень умной.

Бывает.

— В чём беда? — говорит Марья. — Она видела… всех насквозь видела. Только не понимала, когда говорить можно, а когда лучше рот на замке держать. Как ляпнет что-нибудь! И только потом понимает, что ляпнула.

— Это и без ясновидения бывает, — заметила Ульяна.

— С ясновидением — гораздо хуже.

…Пришло время Варе поступать.

Дар у неё великий, конечно, только ясновидящие экзамены отдельно от прочих школьников сдают. Под особым надзором. Не увидишь правильных ответов, знания нужны. И получила Варя свои заслуженные баллы, невысокие.

Куда деваться?

В полицейский колледж её бы с любыми баллами взяли. Оторвали бы с руками. Ясновидцы в полиции нужны до зарезу. Только не идут они туда: морально уж очень тяжело. Даже закалённая психика не выдерживает. Ведь им на преступления глазами смотреть приходится, будто свидетелям. Ладно ещё кража или мошенничество. А если убийство? Тяжкие телесные? Мало в полиции ясновидящих, и те по большей части суровые мужики. Варя, нежная девочка, не пошла, хотя звали. Можно понять.

Был в Твери другой колледж, медицинский. У колледжа — директриса, старуха древняя, ещё постарше моей прабабушки. Она прадеда сестёр лично знала и уважала. Руководила она колледжем ещё с тех пор, как не было колледжа, а было сестринское училище. Если вокруг тебя всю жизнь девочки юные, целительницы и исцеляющие наложением рук, а сама ты человек добрый и справедливый — ты и не сто, а все двести лет проживёшь.

Взяли Варю в колледж. Предоставили общежитие.

Старалась Варя, усердием брала. Дар свой училась применять обдуманно. Начала понимать, к какому врачу надо отправить пациента. Непонятные анализы разбирала и объясняла. Всё говорило, что станет она хорошим, нужным специалистом. Пусть не врачом, а только медсестрой, — но такой медсестрой, которая жизни спасать будет.

Перешла Варя на третий курс.

И дар её начал таять.

Сижу, молчу. Слушаю внимательно.

Марья чуть не плачет. Ко мне не обращается, не ждёт от меня сочувствия. Ульяне горе доверяет.

— Варя говорит, она не видит даже, когда мы с мамой ей напишем или позвоним! Мы ведь любим её, а это проще всего — увидеть тех, кто тебя любит… Такое и не ясновидящие умеют… Понимаешь, это как ослепнуть и оглохнуть. Мы мир совсем иначе воспринимаем… нам в школе доклады задают… сочинения… опишите, как видят мир люди с другим даром…

«Так, — думаю я, — совсем уже девка бредит». А глядят они с Ульяной друг на дружку, и вижу, сейчас обе разревутся.

— Ну-ка стоп! — говорю.

Обе на меня уставились.

— Марья! Это же не потворено на слепоту, как я понимаю?

— Нет, конечно, — вскинулась Марья. — Потворенность не отнимает всё целиком. Она локальная — на тему, на место… Да ведь её увидеть можно и снять! Даже самому!

— С вами, ясновидящими, такое — не из-за потворенности — бывает вообще? Или Варя первая?

Марья головой покачала.

— Крайне редко. Очень, очень редко. Но бывает.

— Ни с того, ни с сего? Или причина всё-таки есть?

Марья подумала.

— Тяжёлая депрессия. Манифестация психоза. Посттравматическое расстройство. Некоторые… эндокринные нарушения.

— И что из этого списка нашли у Вари?

— Что?

— Она в сестринском училище! — говорю. — Вокруг медики. Там что, нет никого, чтобы её обследовать?

— Есть, конечно…

— И что?

— Эндокринного расстройства нет. А психоз — слишком страшная и явная вещь, его бы весь колледж заметил.

— Ага, — киваю. — То есть остаются депрессия и посттравматика. Марья! Варя точно ничего не скрывает?

— Ч-что?

Марья всегда бледная как смерть, ни разу я румянца у неё не видел, но тут она как будто ещё белей стала. В пол-лица — совиные ясновидящие глаза. Ульяна встрепенулась, затревожилась. Кошка пёстрая к хозяйке на руки вскочила, лбом в грудь уткнулась, стала мурлыкать, успокаивать.

— Н-нет, — отвечает Марья, пальцы к виску прижимает. — Нет, Николай… как же это возможно? Ведь у неё отец, мать, я — все ясновидящие! Как она могла бы что-то от нас скрыть?! Мы первым делом все сразу смотреть стали!