Кларк Смит - Пир Горгоны

Я не помню, где и с кем проводил тот вечер. Какие ви́на, браги и прочие зелья я тогда принял на грудь — тоже, кстати, запамятовал. В пору хмельной, пламенной юности я шёл куда угодно, пил что угодно и в итоге оказывался где угодно, только не там, откуда прибыл.

Поэтому, очутившись среди приглашённых на пир Горгоны, я почти не удивился — скорее, проявил любопытство. Не спрашивайте, как меня туда занесло: сам едва помню. Сумей я рассказать, знания эти всё равно оказались бы для вас совершенно бесполезны, если не брать в расчет тех избранных, которых, как и меня, наградили подобными приключениями. А коль вы один из нас, то и так в курсе.

Большинству спиртное приносит забвение, а некоторым дарует свободу от пространственно-временных рамок, позволяет осознать Дао и всё, что было и будет. Под «спиртным» я, разумеется, имею в виду глоток откровений из Божественной Бутылки [1] В романе Франсуа Рабле «Гаргантюа и Пантагрюэль» Панург отправляется с друзьями к Оракулу Божественной Бутылки, чтобы узнать, стоит ли жениться. Осушив Божественную Бутылку, Панург находит истину. . Но при случае любая бутылка священна.

Каким образом я, обойдя ряд обычных питейных заведений, оказался в мифическом дворце Медузы — вопрос непростой, но ответ на него, вне сомнения, кроется в тайной, несгибаемой логике алкоголя. Ночь была туманная, чтобы не сказать промозглая. Как раз в такую погоду люди склонны забредать в самые невероятные места. Я не впервые слегка заплутал в эйнштейновском континууме.

Я был знаком с трудами Булфинча и других мифологов и потому ничуть не растерялся. На входе в просторный древнегреческий зал меня остановила рабыня, облачённая лишь в три гирлянды из роз, подчеркивавших её прелести. Она преподнесла мне пузатую винную чашу из необожжённой глины и тщательно отполированное серебряное зеркало, на ручке и оправе которого, как и полагается, извивались выгравированные змеи. На безукоризненном греческом времён Эсхила она тихо поведала мне о предназначении зеркала. Чашу я мог наполнять сколько угодно — ну, или сколько получится — жёлтым вином из фонтана в центре зала. Напиток струился изо рта мраморной нимфы, возвышавшейся среди журчащих винных ручейков.

Будучи таким образом предупреждён, я не сводил глаз с зеркала, в котором с удивительной ясностью отражалась комната. Других гостей — по крайней мере тех, у кого были руки, — тоже заботливо снабдили зеркалами, позволявшими без особого риска взглянуть на хозяйку, если того потребует вежливость.

Посреди зала, в кресле с высокими подлокотниками восседала Медуза. По её щекам непрерывно текли слезы, но даже они не могли затуманить ужасное сияние глаз. Её змеиная шевелюра беспрестанно корчилась и извивалась. На каждый подлокотник взгромоздилось по птице с женской головой и грудью — не иначе как гарпии. В двух других креслах, опустив взор, замерли сёстры Горгоны.

Все трое то и дело осушали кубки, которые, отведя глаза, подавали рабыни, но я не заметил у сестёр никаких признаков опьянения.

Повсюду стояли статуи: мужчины, женщины, собаки, козы и другая живность, в том числе и птицы. Та, встреченная у входа рабыня шепнула, что это неосторожные жертвы, окаменевшие под взглядом её хозяйки. И совсем тихо добавила, что с минуты на минуту ожидается роковой визит Персея — будущего палача Медузы.

«Надо выпить», — подумал я и направился к фонтану. На бортике пошатывались мокрые от вина утки и лебеди, с явным наслаждением набирая полные клювы жидкости и запрокидывая головы, чтобы сделать очередной глоток. Стоило мне приблизиться, как они злобно зашипели. Поскользнувшись на мокром помёте, я тотчас плюхнулся в дурманящий напиток, но мне удалось удержать и чашу, и зеркало, и вертикальное положение тела. К счастью, там оказалось совсем неглубоко — по щиколотку. Под громкое кряканье испуганных птиц и смех златокудрых сирен и рыжевласых нереид, взметающих своими тресковыми хвостами блестящие брызги у дальнего края фонтана, я зашлёпал к мраморной нимфе и поднёс чашу к жёлтому ручейку, стекающему с ее застывшей улыбки. В считанные секунды вино хлынуло через край, залив мне рубашку. Я залпом осушил чашу. Вино было крепким и вкусным, хоть и с резкой нотой камеди, как и все древние вина.

Только я решил повторить, как яркие всполохи и неистовый ветер стрелой пронеслись из коридора в зал. Лицо овеяло воздухом, словно мимо меня промчался какой-то бог. Забыв об опасности, я взглянул на Медузу, над которой, как меч перед ударом, нависла молния.