Александр Курзанцев - Как я учился в магической школе

— Не обращайте внимания.

Все тут же дружно перевели взгляды с моих труселей в горошек на него, и я, отмерев, быстренько окинул взглядом чердак, вспоминая, куда вчера вечером зашвырнул мантию. Как назло, её нигде не виднелось, и я остался сидеть как сидел, только целомудренно закинул ногу на ногу.

— Так вот, — продолжил начатый, видимо, ещё до моих скромных хором разговор ректор, — здесь мы и храним самый ценный артефакт академии — зеркало с личностью самого основателя, Магнуса Сидорийского. Предчувствуя скорую смерть — увы, не вечны даже архимаги его уровня, — он принял тяжёлое, но мудрое решение заключить себя, свои память и дух в любимом зеркале…

После этих слов у меня резко засосало под ложечкой, и я начал потихоньку оглядываться в поисках пути для отступления. Что стало с уважаемым основателем — мне было известно как никому другому в этой комнате.

Заметившая мои судорожные телодвижения Марна нахмурилась — лучше всех остальных зная меня, она, похоже, уже начала догадываться, что дело нечисто. Правда, ей всё ещё не хватало данных для верного умозаключения, но развязка была не за горами.

К сожалению, все пути отхода перекрывали неизвестные мне маги, а нырять в слуховое окно с последующим полётом вниз с крыши было чистым самоубийством. Философски подумав, что убивать меня, наверное, будут в соответствии с какой-нибудь конвенцией, типа Женевской, и мучиться не придётся, я только вздохнул и, устало глянув старшему преподавателю прямо в глаза, махнул рукой.

А ректор меж тем продолжал:

— Даже заключённый навечно в предмете, он не перестал думать о своих студентах. Им была создана своего рода игра, где он придумывал различные таинственные причины его заточения, сподвигая учащихся на поиск разгадки и способов его расколдовать и обещая из-за это щедрые награды. Расколдовать его они, конечно, не могли, но с наградой он ничуть не обманывал, ведь благодаря проявляемым усердию и рвению студенты получали самую ценную награду из тех, что может им дать академия — это знания.

В толпе захлопали, а ректор, чуть поклонившись, добавил:

— Да, мессир Магнус был редкостной мудрости и самоотверженности человеком. Даже собственное посмертие он поставил на службу единственной цели — учить молодые поколения магов. Что ж, давайте же дадим и ему сказать своё слово. Мессир Магнус?.. Мессир, где же вы? — позвал архимаг, ещё раз оглядевшись. Но лишь тишина была ему ответом.

Пауза затягивалась, вызвав лёгкие шепотки в толпе, когда взгляд Кхана наконец зацепился за витую раму на прислонённой к шкафу дверце. Нетвёрдым шагом приблизившись к ней, он ощупал пальцами пустой проём и произнёс неверящим голосом:

— Как же так?..

— Ты?! — от шипения Марны, казалось, задымился сам воздух.

Острые взгляды упёрлись в меня, и под сощурившимися до узеньких щёлочек глазами ректора я завопил, изрядно перетрухав:

— Оно само! Я же не знал, что дверца не выдержит, а оно как упадёт да как разобьётся!

— Оно не могло разбиться, — тут же резко (и откуда только стальные нотки в голосе прорезались?) бросил архимаг. — На нём такие чары были, что ему даже Армагеддон не повредил бы. И причём здесь дверца?

— Так я его к ней прибил…

— Прибил? — Кхан снова вгляделся в раму, коснулся пальцами шляпок торчащих гвоздей. — Прибил… прибил… — руки его задрожали. — Марна, проводи наших гостей. Мне тут надо кое-какую проблему решить, — наконец напряжённым голосом попросил ректор.

Напоследок бросив на меня уничижительный взгляд, старший преподаватель что-то прощебетала остальным и увела их вниз. Как только люк за ними захлопнулся, Кхан тут же создал воронку.

— Сергей Юрьевич, немедленно ко мне!

Хлопнуло, и ощутимо толкнув воздух в стороны, возле нас материализовался Глушаков.

— Вызывали?

Архимаг поманил его пальцем и преувеличенно ласково спросил:

— Сергей Юрьевич, я что вам говорил сделать с вашими антимагическими гвоздями?

— Спрятать подальше, — спокойно ответил тот, засунув руки в карманы халата.

— А вы?

— Спрятал пода… — тут Глушаков огляделся, и на лице его мелькнуло узнавание.

— Сюда? — на лице архимага прорезались морщины, а лицо устало осунулось.

— Да… — растерянно произнёс тот.

— Они? — Кхан ткнул в раму, а на трудовика, когда он вгляделся в неё, ни с того ни с сего напало заикание:

— Он-ни…

— О-хо-хох… — мигом постарев до своих (а сколько ему, собственно?) немалых лет, Зора Кхан, по-стариковски шаркая, подошёл ко мне. Я невольно сжался, предчувствуя недоброе, но он лишь материализовал взмахом руки небольшое резное кресло, в которое и опал, слепо глядя в никуда.