Елена Никитина: Баба-яга Бессмертная

Тихий летний вечер. Солнышко, притомившись светить, отправилось на заслуженный покой до рассвета. У него свой режим, ненарушаемый и ни с кем, кроме себя любимого, не согласованный. Везет же… Небо на западе еще запоздало голубело, а на востоке было черным-черно, словно опрокинули банку дегтя, да так она и стекала постепенно по небесному куполу, пузырясь звездами и мелкими редкими облачками. В открытое окно крадучись задувал легкий ветерок, принося с собой запахи трав и стаи комаров с мухами. В общем, прелесть, а не вечер.

Я сидела перед зеркалом вот уже пятнадцать минут. Время для меня поистине рекордное: обычно больше пяти, ну максимум семи минут я не выдерживаю – сама себя раздражать начинаю. И дело вовсе не в том, что я такая уж страшная – обычная, тем более все признаки выздоровления и так налицо – темные круги под глазами совсем исчезли, бледность сменилась естественным румянцем, в глазах вполне здоровый и хитрый блеск. В общем, я уже выглядела почти как раньше, даже вес немного набрала, а то после вынужденной разгрузочной недели, что я провалялась без сознания, на меня страшно смотреть было. Как сказал в свое время Виктор, личный советник Кащея Бессмертного, из меня даже холодец не сваришь. А теперь я очень даже ничего вроде бы, есть из чего холодец сварить, и мяса добавлять не придется.

– Да, Алена, – усмехнулся с кровати Сенька, искоса наблюдая за моими косметологическими процедурами, – стоило стать невестой Кащея только ради того, чтобы ты уделяла своей внешности ровно на пять минут в день больше, чем раньше. Итого получается десять минут в день.

– Уже пятнадцать, – рассеянно поправила я. – И потом, я невеста всего неделю, еще стаж не набрала, да и опыта маловато.

– А ты на большой стаж-то и не рассчитывай, князь полгода, как Елисей, ждать не будет. – Сенька расслабленно потянулся и прыгнул на соседний пуфик. – Ну и что ты в своем светлом облике найти хочешь? Нимб все равно не появится, и не надейся, он Бабе-яге по статусу не положен.

– Я просто пытаюсь понять, что Александр во мне нашел. – И я еще ближе придвинулась к зеркалу, критически рассматривая каждый сантиметр своего «светлого облика». – Ведь ничего интересного. Лицо как лицо, второго носа нет, уши и глаза по своим местам расставлены, ничего особенного.

– Дура ты, – обругал меня кот. – Не все ли равно, по каким местам у тебя органы распиханы. Князь тебя в любом виде на руках носить готов, хоть ты в грязи вываляйся и рога с копытами себе отрасти. А она анатомией занимается.

Сенька даже лапой по голове постучал для большей убедительности. Если бы умел, то и пальцем у виска покрутил, но сколько я его ни учила – не получается. Кошачьи лапы не предназначены для таких эмоциональных жестов.

Однако в одном он все-таки прав – Александр меня действительно любит. И я без него не смогу дальше жить… Удивительно все-таки судьба мной распорядилась. Я, Баба-яга, и влюбилась! Да не в кого-нибудь, а в самого Кащея Бессмертного. К какой категории – «везет» или «не везет» – отнести сей факт, я пока не решила. Но в том, что я счастлива, никаких сомнений у меня нет. Надеюсь, у Александра тоже.

Я вздохнула и взялась за расческу. Вот с волосами всегда проблемы были. У меня давно создалось впечатление, что они живут отдельной от меня жизнью. Мало того что я их расчесать никогда толком не могу, так они еще и растут так, как им вздумается, отчего сзади получается вполне порядочная длина, до лопаток, а спереди локонами спадают всего лишь до подбородка. Вот только челку я иногда себе подстригаю, а то за ней не видно ничего. Да и цвет волос странный у меня, местами светло-русый, местами золотистый, как пятна на солнце, честное слово.

Я дернула особенно спутавшуюся прядь, и расческа, выскользнув из рук, упрыгала под столик.

– Вот черт! – с досадой выругалась я и полезла за гребенчатой врединой.

Стоило мне только наклониться и ухватить расческу, дабы вытащить ее на свет божий и заставить заниматься своими прямыми обязанностями по приведению меня в нормальный вид, как я услышала над собой странный глухой щелчок, следом за которым послышался звон разбитого стекла и посыпавшихся осколков. Неужели зеркало так расстроилось, перестав лицезреть мой сомнительный лик, что решило покончить жизнь самоубийством?