Дмитрий Емец: Таня Гроттер и пенсне Ноя

– Гробыня? Ты куда подевалась? – появляясь на блюде, с возмущением произнес Готфрид Бульонский.

– Да здесь я, здесь! Чего трезвонить-то? – недовольно сказала Склепова. К Спящему Красавцу она всегда относилась малость прохладно.

– Как ты со мной разговариваешь? Я звоню по просьбе Зуби… К тебе вернулась магия?

– Да вроде, – проворчала Гробыня, опасливо косясь на Генку.

– Сарданапал тебя ждет! Ты летишь в Тибидохс или нет?

– Уже лечу! Разве не видно? – сказала Склепова.

– Летишь? Ты уверена? А почему я вижу занавески? – подозрительно спросил Готфрид.

– Занавески? Какие занавески? Это тучки так глючат! – пояснила Гробыня и, сохраняя на лице невинное выражение, принялась энергично трясти зудильник.

– Что случилось? Почему ты рябишь? – удивился Готфрид.

– Алло, гараж! Помехи связи!.. Я скоро буду! – заявила Гробыня и, поспешно отключившись, нахмурилась. – Вот дурак этот Готфрид! Прямо капитальный! – задумчиво сообщила она Генке. – Попробуй я выкинуть такую штуку с его женой, мне все каникулы пришлось бы изучать жизнь крыс.

– Это как? – не понял Бульон.

– А так. Изнутри шкурки. Или еще хуже: все пальцы на руках превратились бы в дождевых червей… Вообрази, мерзко, да? Одна радость: отшибает аппетит не тебе одной.

Генка Бульонов изумленно заморгал. Во все глаза он смотрел на говорящее блюдо.

– Это чего такое было, а? – взволнованно поинтересовался он.

– Да так, мелочь! Психованная миска… Не обращай на нее внимания. Кстати, только что в голову пришло. Ты этому не родственник?

– Кому?

– Да Готфриду же! Поднапряги чуток извилины. Бульонов – Бульонский, Генка – Готфрид. Похоже, да? Если разобраться, мир полон копий одного и того же. Порой мне кажется, что на свете живет от силы человек двадцать, но все они для забавы укрываются в разных телах. Я до этого додумалась, когда мне стали попадаться совершенно одинаковые парни. А потом я поняла, что не только парни. Прям замкнутый круг какой-то. Куда ни пойдешь – встречаешь одно и то же. Иногда мне кажется, что людей в мире не больше, чем карт в колоде.

– Нет, Бульонский мне не родственник! – сказал Генка, которому это сравнение не очень-то понравилось.

Гробыня покачала головой:

– Напрасно. Готфрид вроде аристократ какой-то. Кладов небось в свое время напрятал – обалдеть. Можно было бы грузануть его: типа я твой любимый праправнук, приперся стрельнуть чуток деньжат. Грузовик с прицепом…

Мадемуазель Склепова замолчала и зевнула, добавив в зевок немного загадочности. Похоже, мыслями она была уже в Тибидохсе.

– Ну все, Бульон, хорошенького понемножку! Пообщался с девушкой, и цигиль-цигиль ай-лю-лю! – распорядилась она, спрыгивая с подоконника. – Еще целовать будешь? Ты куда целуешь, киса? В лоб целуют покойников, а я еще теплая. Ладно, фиг с тобой, золотая рыбка, плавай дальше! А теперь отвернись!.. Девочке надо кое-что сделать!

Покраснев как рак, Генка послушно отвернулся. Когда же несколько секунд спустя он вновь перевел взгляд на окно, подоконник был уже пуст. Подскочив к окну, пораженный Бульонов успел увидеть, как, выбрасывая из трубы подсвеченную реактивную струю, пылесос быстро уносится к дальним домам. Гробыня, повернувшись, помахала ему рукой.

– Пока, малыш! Слушайся маму! – донеслось до него.

Генка долго и тупо стоял у окна, машинально дергая рукой занавеску. Он был даже не удивлен. Он был раздавлен. Потом отвернулся и сел на пол.

– Сарданапал беспокоится: вернулась ли к тебе магия?.. – повторил он за Готфридом. – Магия… Тибидохс… Магия… Когда же, где же это было?

Генка стиснул виски руками. Голова у него раскалывалась. Ночной визит «мадемуазель Склепофф» и связанные с ним чудеса переполошили его. Старая блокировка, поставленная Медузией, не выдерживала натиска новых впечатлений и трещала по швам. Стирая у Бульонова память после той истории с фигуркой, доцент Горгонова никак не предполагала, что ему вновь придется столкнуться с чем-то выходящим за грань обычного, иначе выбрала бы другое, более глобальное заклинание.

– Летающий пылесос… Нет, тогда был не пылесос. Скрипка? Гитара? Нет, больше! Кон… контрабас… Она же называла его только что: КОНТРАБАС! Я вспомнил… Тибидохс!.. Я тоже мог там учиться, но меня не взяли! Проклятая фигурка! – крикнул он.

В коридоре зашаркали тапки. Поняв, что разбудил маму, Генка торопливо выключил свет и бросился в кровать.

– Не хочу быть лопухоидом! Не хочу! Плохо мне здесь! – шептал он, слушая, как поворачивается дверная ручка.