Вечер закончился ночью любви, а на утро в доме появилась парочка поросят.
– Господи! – спросила Бруня. – Эти звери вырастут у нас в квартире до своего взрослого размера?
– Ну да, – успокоил Филипп Индустриевич. – Только ты не бойся, это же маленькие свинки – пекари.
– Пекари?! Откуда ты их взял? Они же стоят безумных денег.
– Они ничего мне не стоили, – спокойно объяснил Мозжечков. – Директор зоопарка по старой дружбе ссудил на время.
– Понятно, – сбавила обороты Бруня. – Но почему обязательно эти противные свиньи?
– Они совсем не противные, – возразил Филипп Индустриевич, – а дело все в том, что у свиней максимально приближенный к человеку метаболизм. Ты понимаешь, о чем я? Свиньи жрут все подряд, ну, совсем как люди. Вот поэтому материал скорлупы и надо обкатывать на них.
– А собаки? – наивно спросила Бруня.
– Собаки – тоже, но это следующий этап, – загадочно поведал Филипп Индустриевчи..
– Почему? – удивилась Бруня.
– Потому что собака – друг человека.
На это было трудно что-нибудь возразить, и тема оказалась закрытой.
А эксперимент шел себе и шел полным ходом. Похоже было, что если не к весне, то к лету переход к опытам на людях неизбежен. Меж тем, никто не финансировал работ Мозжечкова. Бруня иногда жалобно умоляла его обратиться в ученый совет института или в какие-нибудь благотворительные организации, вплоть до международных, но Филипп Индустриевич только отмахивался:
– Ты что?! Нельзя , они же украдут у меня идею, и кому тогда достанется «нобелевка»? Какому-нибудь Васе Пупкину, двадцать лет протиравшему штаны в московском кабинете Академии наук? Никогда! Я сам добьюсь всего!
Расходы на экспериментальные работы, быть может, и были не очень велики, но они были. А доходы семьи никак не увеличивались. Так что супруги Мозжечковы голодали оба, и если Филипп Индустриевич в пылу своих исследований не слишком-то и замечал материальные трудности, то миниатюрная Брунхильда, не имевшая подкожных жировых запасов, отсутствие пищи воспринимала остро и сразу. Короче говоря, с некоторых пор повадилась Бруня таскать экспериментальные яйца на кухню и делать их них различные блюда – от примитивной яичницы до гоголя-моголя и сложных салатов.
Но яиц в доме становилось все больше, в отличие от всех прочих продуктов, количество которых планомерно уменьшалось. А питаться исключительно яйцами представлялось несколько опасным для здоровья, что подтвердил, в частности, и их знакомый доктор Барбадосов. «Яйца, – сказал он, – следует употреблять в пищу не чаще чем раз в неделю по две штуки, как делают в армии – это же нормальная медицинская норма, потому что в яйцах сплошной холестерин. Слыхали, что котам и собакам чаще, чем раз в месяц не рекомендуют?»
Бруня ударилась в панику, ведь за последние три месяца она только яйцами и питалась, да и мужа ими втихаря кормила.
Пришлось ей бедняге поправлять здоровье следующим незамысловатым способом. Все яйцеплоды, производимые ее супругом, а точнее его безумными разноцветными и разношерстными подопечными, носила Брунхильда продавать на базар, причем не на обычный продуктовый, а на знаменитый мышуйский вернисаж, где собирались своего рода чудаки, понимавшие толк в диковинах, и способные заплатить за необычное яйцо вдесятеро больше, чем за куриное, даже если оно было размером меньше. А ведь бывали у Бруни яйца и размером побольше – свинячьи, например, – прямо-таки на страусиные тянули.
В общем, у супруги ученого появился неплохой бизнес, и на вырученные деньги могла она теперь позволить себе не только деликатесы, но и некоторые вещи, о которых давно мечтала.
Но поскольку на продажу уходили не только забракованные мужем яйца, но и те, эксперименты над которыми еще не завершились, между супругами начали возникать конфликты.
Памятуя о давнем синдроме хомячков, Бруня на голубом глазу плела мужу, что это сами звери и пожирают собственные яйца. Мозжечков сокрушался, повторял свои эксперименты по новой, но в тайне – подозревал недоброе.
А Бруне уже понравилось жить широко, и она даже забыла о былых надеждах на ребенка, вылупляющегося из яйца. Долгие полтора года, пройденные вместе с мужем по тернистому пути физиологической науки, научили Бруню скепсису: какие там, на фиг, детеныши! Главное, было б что пожрать.
Однако Филипп Индустриевич, как истинный ученый, разумеется, по-прежнему бредил высоким научным результатом и лекцией, прочитанной со знаменитой кафедры в Стокгольме. Поэтому он не успокоился. И в один прекрасный день перешел к предпоследнему этапу – к опыту на собаках.
Читать дальше