Геннадий Прашкевич - Человек из морга

– Это ты так думаешь!

Но Отис перебил меня. Он обращался к Джеку:

– До Сократа, Джек, люди были чем-то вроде полукозлов, но Сократ их раскрепостил, теперь они стали полными козлами. Взгляни на него! Эволюция к хорошему не приводит.

Все внимательно оглядели меня. Редкостное развлечение. Все ждали, что я отвечу.

Я вытянул из кармана помятую «Памятку», не зря я ее прихватил в Бастли. Я ничем не рисковал, уверен, на острове таких были тысячи.

– «Памятка», – пробормотал я, но так, чтобы меня было слышно. – Ты только послушай, Джек. «Выступающая из песка часть выброшенного штормом тела…» Какого тела? Амеба, Кирк!.. «Выступающая из песка часть выброшенного штормом тела… Она имела в длину более трех метров и два в ширину, а над песком возвышалась на тридцать пять сантиметров…» Какой стиль! Прост, как дерьмо! «Возвышалась на тридцать пять сантиметров». Я могу нагрести кучу побольше!.. «По периметру, на расстоянии семи сантиметров от выброшенного штормом тела, в песке были проделаны тестовые отверстия. Твердых органических частиц в песке не обнаружено. Под само тело сделан подкоп, снизу пропущены веревки, таким образом тело извлекли из песка».

– Умные ребята! – одобрил я. – Гляди, им мозгов хватило!

– «Извлеченное из песка тело подверглось тщательному осмотру». – Я гнусно хохотнул: – Ты бывал в борделях, Кирк? – Сам не знаю, почему я задал такой вопрос. – «Ткани оказались однородными, упругими, волокнистыми, густо покрытыми жировой или масляной субстанцией. Она издавала резкий прогорклый запах, напоминающий запах жирных кислот». – Последнее почему-то меня возмутило. – Я могу нагрести тебе такую кучу субстанции, запах которой даже тебя отпугнет, Кирк!

Человечек в голубой рубашке восторженно пискнул. Нестор покачал лысой головой. Похоже, Отиса тут недолюбливали.

Сам не знаю, что на меня нашло. Ну да, они все тут нуждаются в поддержке, пьяно подумал я. А мне она не нужна? Я ведь касался тела мадам Дегри. Джек может утверждать что угодно, она и впрямь могла умереть от сердечного приступа, но прикосновение к мадам Дегри до сих пор жгло мне руку.

– «Костных и хрящевых образований не обнаружено. Волокнистое вещество на наружных покровах оказалось не шерстью, как поначалу предположил доктор Острич. Скорее всего, эта „шерстистость“ явилась результатом разложения и выщелачивания волокнистого материала. После взятия всех необходимых проб, тело, выброшенное штормом, было сожжено».

– Вот так? – заявил я вне всякой логики. – Не просто амеба, а волосатая! Ты, кажется, прав, Кирк, это не головоногое и не медуза. Хотя… Слыхал, наверное, существовал такой аммонит… – Я с трудом выговорил: – Пахидискус! Если развернуть его раковину, можно влезть, как по лестнице, на четвертый этаж… Чего там только не увидишь, а, Кирк?

– Заткнись! – прохрипел Отис. Похоже, никто так сильно еще не обижал его. – «Памятку» составлял не я. Ее составляли Острич и Хара. Эти недоумки свое получили. Можешь навестить их на кладбище.

Он зря это сказал.

Одинокий человечек в голубой рубашке вдруг встал и важно приблизился к нашему столику. Он был полон важности, его распирало от важности. В маленьких руках он держал развернутую газету.

– Джек, – спросил он важно, обращаясь к Берримену. – Я могу доверять твоему приятелю?

– Какому? – обеспокоенно спросил Джек.

– Этому, – человечек важно кивнул в мою сторону.

– Этому? Как себе.

– Вот и отлично.

Человечек важно перевел взгляд на задыхающегося от гнева Отиса:

– В каком году, по гороскопу, ты появился на свет, Кирк?

– В год крысы, – затравленно прохрипел Отис.

– Оно и видно! – важно хохотнул человечек в голубой, расстегнутой до пояса рубашке и со страшной силой опустил развернутую газету на голову криптобиолога.

Газета лопнула.

Перед нами предстала круглая, как кокосовый орех, и такая же неопрятная, хотя и коротко постриженная, голова Отиса.

Он задыхался от ярости. Он пытался вскочить. Но тяжелые руки Нестора уже лежали на его плечах.

– Ты всем надоел, Кирк, – надорванным голосом заявил лысый бармен! – Сейчас я выброшу тебя на улицу.

Он перевел свои мутноватые глаза на Джека, на человечка в голубой рубашке, на меня, на кивающих издали китайцев. В этих мутноватых глазах сквозила грусть. По икре морского монаха, по морской прохладе, по красивой, куда-то канувшей жизни, которой теперь уже никогда не будет. Он даже вздохнул. А потом спросил:

– Я буду прав, ребята?