Геннадий Прашкевич - Итака – закрытый город

– Ну? – спросил я Нойс, осторожно присевшую на краешек тента. – Так и будешь сидеть?

– Здесь недавно проезжала машина…

– Ну и что?

– Они собирали пьяную рыбу…

– О чем ты?

Она непонимающе подняла на меня глаза. Они манили и волновали, но Нойс правда чего-то боялась.

– Когда ты была здесь в последний раз?

– Лет семь назад… – неохотно ответила Нойс. – Видишь, вон там, прямо в океан, тянутся трубы… А на них эти скворешни… Там дежурят такие, как ты… Из санитарной инспекции… Говорят, наши химики в чем-то просчитались, и океан умер…

– Ну, убить океан не так-то просто.

Будто подтверждая мою правоту, глянцевито блеснув, в воздух взметнулась и шумно обрушилась обратно в воду, подняв столб брызг, крупная рыбина.

Италия и Брэд засмеялись. Они уже успели обняться.

Нойс удивленно взглянула на меня:

– Ты что, на самом деле собираешься ловить рыбу?

– Зачем же я брал снасть?

– Брось ее.

Я не понял:

– Почему?

– Войди в воду, поймешь…

Глаза Нойс выражали столь явную неприязнь и насмешку, что я, не оглядываясь, по колени вошел в воду. Ноги сдавило маслянистым теплом, кусочки битума и нефтяные пятна слабо вращались в поднятых мной водоворотах. А у самого дна, в мутной колеблющейся жути, проявилось нечто длинное, неопределенное, движущееся. Только усилием воли я заставил себя стоять на месте не двигаясь. А длинная тень, странно подергиваясь, подходила все ближе и наконец холодно ткнулась мне в ногу.

Я похолодел. Это была рыба. Она неуверенно двигала плавниками, неестественно горбила спину, болезненно поводила телескопическими глазами, не обращая внимания на мои руки. Я осторожно провел ладонью по скользкой горбатой спине.

Пожалуй, и впрямь тут не порыбачишь. Какой смысл охотиться за тем, что само идет в руки?

Издали донесся смех Брэда. Он увлек Италию за дюну.

Еще одна рыба медленно ткнулась в мою ногу. Не выдержав, я побрел на берег.

– Ты знала об этом, – сказал я Нойс.

– Конечно.

– Почему же ты не предупредила?

– Ты же из санитарной инспекции. Ты же должен знать, что в Итаке не едят рыбу.

– Что ж, – сказал я. – Остается напиться. И притянул Нойс к себе…

Когда мы возвращались, дымка над городом сгустилась, едко ударил в ноздри запах все той же химии. Дым из труб уже не поднимался вверх, он как подушкой придавил Итаку.

– Веселенькая прогулка, – буркнул я.

Отправив женщин переодеваться, мы с Брэдом ввалились в «Креветку».

– Глотка пересохла, – пожаловался Хоукс. – Старик, дай воды!

Старый Флай сердито и торжествующе засмеялся. Его смех походил на лай. Он сердито ткнул пальцем в висящий прямо за стойкой плакат: «Не бросайте окурки в унитаз! Смывая их, вы теряете от пяти до восьми галлонов чистой воды!»

– От пяти до восьми, я сам подсчитал! – старый Флай трясущимися руками набил трубку. – И прикройте за собой дверь, опять потянуло химией.

Открывая содовую, он сварливо пожаловался:

– Проклятая погода. Раньше у нас лили дожди, теперь сверху льется кисель. Плохие, плохие времена…

К появлению Нойс и Италии ужин, заказанный старому Флаю, был готов. Кальмары, устрицы, дардженский краб… Флай хмыкнул: можно есть, все из банок… Кажется, он нас жалел.

Брэд не выдержал:

– Все из банок!.. Мне надоело. Я хочу в постель. Италия думает так же.

Италия засмеялась.

– Как хочешь, Брэд… Итака не то место, где можно повеселиться от души.

Италия и Хоукс тут же исчезли. Унылый мальчишка в грязной форменной курточке поменял пепельницу и, встав у стойки, от нечего делать глазел на нас.

Как правило, нечто вроде согласия между мужчиной и женщиной возникает сразу. Или не возникает. Нойс сбивала меня с толку. Я не понимал, чего она хочет. Поэтому спросил у нее прямо:

– Пойдешь со мной? Она, наконец, улыбнулась.

Я вел машину сквозь сплошной ливень. Стена воды. Нет, не стена. Флай был прав. Ливень походил на тянучку, на кисель. В такую погоду за руль садятся лишь идиоты.

– Поднимись в сорок третий номер, тебя пропустят. Скажешь, что ты со мной.

Запарковав машину прямо у отеля, я поднялся в номер. Нойс сидела в кресле и внимательно разглядывала комнату. «Они здесь все какие-то запуганные», – с неудовольствием отметил я.

– Прими душ. Я сделаю кофе. А?

Она неуверенно кивнула.

Я дождался, когда из ванной послышался шум воды, поставил на плитку джезву, прислушался и погасил свет.

Открыть окно было делом секунды. Я выставил наружу пробирку, принесенную еще днем. Капли шумно разбивались о подоконник, текли по руке. Я попробовал на язык – сильно кислило.